Унэлдок - Юрий Саенков

Ника была в чёрном лёгком платье, Яна — в белом, похожем на греческую тунику. Две шахматные королевы над поверженной пешкой, две богини у жертвенного алтаря. Смешение живого огня и электрического света придавало лицам девушек мистическую пластичность, постоянно искажающиеся черты будто плавились в невидимом пламени. За спинами «богинь» сиял всем своим великолепием сказочный Олимп — медово-пряничный Дворец семейства свет Стахновых.

Славка стоял у столба и остатками воли пытался удержать самообладание. Ему хотелось плакать от унижения, но он не мог позволить себе доставить своим мучителям ещё и такое удовольствие. Поэтому он только шумно дышал и изредка шмыгал носом, со страхом ожидая продолжения развлечений.

Аркаша, уже одетый, стоял в стороне, переминаясь с ноги на ногу и довольно ухмыляясь. Без кушака его рубаха расправилась, и теперь он был похож на огромную божью коровку.

— А можно я его сфотаю? — спросила Яна.

— Смотри, чтоб рыло в кадр не попало, — кивнула Ника, буравя Славку торжествующим хищным взглядом.

— Мне не нужно его лицо! — засмеялась Яна, доставая из маленькой блестящей сумочки телефон.

— Подожди! — остановила её Ника. — Ты посмотри, какие кущи! Не комильфо с таким бушом. Гадость!

Яна, морща лобик, взглянула.

— А мне нравится, — оттопырила нижнюю губку она. — Такой дикарь!

— А вы, Яночка, я погляжу, гурманка, — на авансцену вышел клетчатый, плотоядно разглядывая Славкину фигуру. — Гурманка, да… Но тут я, вне всяких сомнений, соглашусь с уважаемой Вероникой Егоровной, не комильфо! Нет! Вот если как-то этот кусток оригинально подстричь… Тогда да.

Яна несогласно фыркнула, подошла ближе и нацелила свой руфон на Славкино хозяйство.

— Аркашка! — взмахнула Ника рукой. — На чём мы там остановились?!

— Мы должны увидеть все молодца в его красе! — нараспев ответила за белобрысого Яна, продолжая снимать. — Всё! Уже увидели! Хи!

— Ну-у, — капризно нахмурилась Ника. — Дальше-то что? Чего мне всех подгонять-то надо?!

Вперёд выступил Аркаша:

— Наш купец — молодец, всем купцам купец! — Он указал руками на привязанного Славку. — А теперь и ваш черёд показать, кого берёт.

— Во-о-о-от! — Ника просветлела лицом. — Давайте уже сюда невесту!

Полог шатра распахнулся, и Тарагай, чинно ступая и улыбаясь во всё своё плоское лицо, вывел Читу.

Вместо свадебного платья на ней была короткая в обтяжку белая ночная сорочка, под которой, и это легко угадывалось через тонкий просвечивающий шёлк, больше ничего не было. Всё те же белые чулки на ногах, но вместо алых сапожек — серебристые искрящиеся в свете фонаря туфельки. Длинные, по локоть, белые перчатки, на голове небольшой кокошник-диадема, украшенный жемчугом. К кокошнику прицеплена лёгкая шифоновая фата.

Гости одобрительно зацокали языками, послышались скабрезные шутки мужчин и ответные одобрительные смешки девушек. Лицо Читы оставалось бесстрастным, она шла, глядя прямо перед собой, похожая на прекрасную ожившую куклу.

Славка был готов провалиться сквозь землю, превратиться в пепел, исчезнуть навсегда, лишь бы не видеть всего этого и лишь бы Чита не видела его таким.

Тарагай поставил «невесту» рядом со Славкой, а сам присоединился к компании воеводы и прочих охранников, находящихся тут же, недалеко от стола.

— Что, крепс? — Ника подошла к Славке почти вплотную и заглянула ему в глаза. — Хороша твоя невеста? А?

— Хороша, Ваша Светлость, — через силу промямлил он, понимая, что другого ответа от него не ждут, а молчания ему никто не простит.

— Нравится тебе девка? Отвечай!

— Нравится, Ваша Светлость, — ответил он, не смея посмотреть в сторону Читы.

— Чего лепечешь-то как неживой?

— Нравится, Ваша Светлость, — повторил Славка громче.

— Ну, так совет да любовь! — задорно воскликнула Ника и обернулась к друзьям, разведя руки в стороны. — Пора и свадьбу играть!

Гости разом загомонили ещё громче и веселей. Поднялась суета. Звенели бокалы, смеялись белозубые рты, сиял в сгущающихся сумерках великолепный Дворец. И только Чита, не шелохнувшись, всё так и стояла с опущенной головой в нескольких метрах от «позорного столба». Волосы закрывали её лицо, но Славка всё же смог разглядеть…

Она улыбалась.

— Аркаша, объявляй! — нетерпеливо взмахнула рукой Ника, возвращаясь на свой «трон».

Белобрысый поспешно вышел на площадку перед фонарём, прокашлялся и, окая в подражание церковному батюшке, забасил:

— Сего дня случаются раб Пресветлой Вероники Петровны, именуемый… — Аркаша замялся и растерянно оглянулся на хозяйку.

— Плесень, — подсказал воевода.

— Именуемый Плесень, и её же раба, известная как Чита!

Белобрысый подошёл к Славке.

— Имеешь ли ты принужденное желание быть мужем Читы, которую видишь здесь перед собой?

— Да, он имеет! — весело выкрикнула Ника.

Белобрысый повернулся к Чите, заглядывая в её неподвижное лицо.

— Имеешь ли ты принужденное желание быть женой Плесени, которого видишь здесь перед собой?

— Она согласна! — заливаясь восторгом, подтвердила Ника.

Яна не удержалась и, вскочив со стула, заверещала: «Горько!», расплескав вино.

— Властью, данной мне Пресветлой Вероникой Егоровной, объявляю вас мужем и женой! — торжественно провозгласил Аркаша. — Жених ничего не может, ибо связан, а вот невеста может поцеловать своего новообретённого мужа!

Кто-то из гостей взорвал хлопушку. Разноцветная шелуха конфетти, не долетев до «молодожёнов», осыпалась в траву.

Чита склонилась к Славке и прильнула к его губам своими.

— А я рада, — прошептала она, не отрывая губ. — Возьмёшь меня в жёны?

— Ты-то им хоть не подыгрывай, — чуть слышно выдохнул Славка. — Всё тут цирк.

— А ты по-настоящему возьми. Своей волей, а не чужой. Нам домик дадут. Яблоньку посадим…

В её больших тёмных глазах, притворяясь отражением фонаря, плескалась золотая рыбка счастья.

С удивлением Славка понял, что для Читы это никакая не игра. Что сердце её, истосковавшееся в мечтах по нормальной человеческой жизни, где есть домик, семья, яблонька, страстно желает поверить в непреложность всего происходящего. Овладев умением разделять всё на «я — не я», Чита просто отбросила всю нелепость шутовской церемонии и оставила себе только самое важное. Своё.

На какое-то время Славка сумел проникнуть в этот обособленный мир — личный мир Читы. И всё исчезло. Исчез Дворец, пьяные гости, рыжеволосая Ника. Исчезли путы, стягивающие руки за спиной. Ушла боль. Остались только они вдвоём, бесконечно свободные и счастливые. Принадлежащие только друг другу и никому больше.