Мой муж Сергей Есенин - Айседора Дункан

Помнится, я все же не рискнул применить этот «лексикон» в присутствии Айседоры.

Но в то первое утро ни Айседора, ни Есенин не обращали никакого внимания на то, что мы уже в который раз объезжаем церковь. Дремлющий извозчик тоже не замечал этого.

— Эй, отец! — тронул я его за плечо. — Ты что, венчаешь нас, что ли? Вокруг церкви, как вокруг аналоя, третий раз едешь.

Есенин встрепенулся и, узнав в чем дело, радостно рассмеялся.

— Повенчал! — раскачивался он в хохоте, ударяя себя по колену и поглядывая смеющимися глазами на Айседору.

Она захотела узнать, что произошло, и, когда я объяснил, со счастливой улыбкой протянула:

— Mariage. [2]

Наконец извозчик выехал Чистым переулком на Пречистенку и остановился у подъезда нашего особняка.

Айседора и Есенин стояли на тротуаре, но не прощались.

Айседора глянула на меня виноватыми глазами и просительно произнесла, кивнув на дверь:

— Иля Илич… ча-ай?

— Чай, конечно, можно организовать, — сказал я, и мы все вошли в дом».

Также Шнейдер подробно описывает совместную поездку Дункан и Есенина к юным «дунканятам» — воспитанникам Айседоры:

«Все шло благополучно, пока мы мчались по шоссе вдоль железной дороги, но, свернув на Литвинове, машина то и дело стала останавливаться на проселке и наконец, въехав уже в сумерках в лес, села дифером на горб колеи, а затем и совсем отказалась двигаться дальше. Стемнело окончательно. До Литвинова оставалось около трех километров, и я предложил идти пешком. Таки сделали. Идти в темноте было трудно. Неожиданно далеко впереди забрезжили какие-то розовые отблески, резко обозначились черные стволы деревьев.

Это розовое сиянье быстро надвигалось на нас и вдруг прорезало лесную тьму языками пламени, перебегавшими и плясавшими в руках невидимых гномов, несомненно несших в хрустальном гробу Белоснежку. Факелы приближались и, внезапно ринувшись прямо на нас, образовали огненный круг, шумевший, и кричавший, и осветивший радостные лица и сияющие глаза «дунканят» в их красных туниках и со смоляными факелами в руках. Они направились навстречу нам, обеспокоенные долгим отсутствием машины, везшей к ним их Айседору.

А она, как завороженная, смотрела расширившимися, счастливыми глазами на этих загорелых эльфов, окруживших ее в ночном лесу Подмосковья.

Как было хорошо идти всем вместе до Литвинова, войти в просторный дом, убранный пахучими березовыми лозами, сесть за стол, украшенный гирляндами полевых цветов, сплетенными детьми. Как хорошо было утром, когда мы не дали долго спать Айседоре и Есенину: потащили их в парк.

Взволнованно смотрела Айседора на танцующих детей, по-детски радовался их успехам Есенин, хлопая руками по коленкам и заливаясь удивленным смехом.

В Литвинове мы прожили несколько дней. Есенин и Дункан рассказывали о своей поездке. Иногда, вспоминая что-то, взглянув друг на друга, начинали безудержно хохотать».

Образно, коротко ивто же время емко высказана причина неизбежного соединения двух судеб исследователями творчества Есенина — Станиславом и Сергеем Кунаевыми: «Их встреча была, что называется, предрешена. С первого мгновения они ощутили не просто взаимную душевную близость. Нет, это была встреча особей одной человеческой породы, одного типа. Оба искали того, «чего в мире нет», строили свою жизнь по образцу выстроенных ими воздушных замков. И потянулись они друг к другу не столько как мужчина и женщина, сколько как два человека схожего душевного склада. Каждый ценил друг в друге нечто высшее, чем собственно мужское или женское. Они были очарованы друг другом с первой же минуты».

«Скажу наперед, что по всем моим позднейшим впечатлениям это была глубокая взаимная любовь. Конечно, Есенин был влюблен столько же в Дункан, сколько в ее славу, но влюблен был не меньше, чем вообще мог влюбляться. Женщины не играли в его жизни большой роли». (Сергей Городецкий — поэт, беллетрист, переводчик.)

Уже после ухода Есенина от Дункан, принимая поэта у себя в дома, Галина Бениславская, литературный секретарь Есенина, так писала в своих подробных, хотя во многом и пристрастных воспоминаниях:

«Я стала спрашивать о Дункан. Какая она, кто и т. д. Он много рассказывал о ней. Рассказывал, как она начинала карьеру, как ей пришлось пробивать дорогу. Говорил также о своем отношении к ней: «Была страсть, и большая страсть, целый год это продолжалось, а потом всё прошло — и ничего не осталось, ничего нет. Какая страсть была, ничего не видел, а теперь. Боже мой, какой же я был слепой.

Да, она меня очень любила, и я знаю — любит. А какая она нежная была со мной, как мать. Она говорила, что я похож на её погибшего сына. В ней вообще очень много нежности».

Во время разговора я решила спросить, любит ли он Дункан теперь. Может быть, он сам себя обманывает, а на самом деле мучится из-за неё. В таком случае не надо порывать с ней, он твердо, прямо и отчетливо сказал: «Нет. Это совсем не так. Там для меня конец. Совсем конец. К Дункан уже ничего нет и не может быть. Пусто, понимаете. Совсем пусто». Я рассказала ему свои сомнения. «Галя. Поймите же, что вам я верю и вам не стану лгать. Ничего там нет для меня. И спасаться оттуда нужно, а не толкать меня обратно».

Отношения Бениславской и поэта Есенина складывались непросто. Сергей Александрович несколько раз сходился с Галиной, но быстро порывал отношения. По наиболее распространенному мнению современников, литературный секретарь и подруга претендовала на главную роль в жизни Сергея Есенина. Именно поэтому она оставила резкие мемуары о своей жизни и общении с литературной богемой, а после смерти Есенина вскоре совершила самоубийство.

По мнению жены Мариегофа, Анны Никритиной, еще в самом начале, в момент зарождения чувства окружающие наблюдали явный перекос отношений в сторону опеки, постоянного контроля над Сергеем Есениным. Конечно, это шло исключительно от страсти, захватившей Айседору, но. В машинописи своих мемуаров актриса вторит Бениславской:

«Ему от Дункан некуда было деться. Она везде его настигала, повторяю, со всей откровенностью, даже с бесстыдством.

Она ничего не стеснялась, и в этом была ее сила, ее право. Я помню, Новый год встречали у Изадоры. Есенин убегает к Якулову и вызывает нас туда по телефону. Мы приезжаем, Дункан приезжает вслед за нами. Через другой ход мы сбежали домой — она приезжает за нами домой. Звонки! Звонки! Соседи ей говорят, что нас нет. Прислушиваемся — тихо, ушла.

Мне было ужасно жалко ее тогда, Изадора ведь была намного старше нас. Женщина она была замечательная, умная, образованная. И. в конце концов победила Есенина. Примерно месяца через два он совсем переехал на Пречистенку к Дункан.»

Поэт Элизабет Стырская предлагает свое нестандартное видение личности Есенина: ««Широкая русская натура» — понятие литературное. Как явление душевное — это карамазовщина. Поэт всегда одинок, а Есенин был поэтом. Друзья Есенина. На это он отвечал: «Средь людей я дружбы не имею.», а также многими другими строками своих стихов. Однако русский человек любит общество. Есенин боялся одиночества. Окруженный шумной толпой кажущихся друзей и собратьев по цеху поэтов, замкнулся в своем одиночестве. Больше, чем женщин, больше, чем родину, больше, чем семью, Есенин любил славу. И не хотел ни с кем ее делить. Он относился к ней с недоверием. Он был ее рабом.