Льдинка - Александр Варго

– Этим ребятам на чилийской станции можно только позавидовать, – внезапно сказал Артур, и у Тимы внутри что-то оборвалось: таким безжизненным был его голос. – А те из нас, которые проживут здесь хотя бы еще несколько дней, будут молиться, чтобы закончить жизнь, как они.

– Слова, одни слова, – сказал Тух-Тух и, видя, что Артур направляется к одному из лазов, нахмурил брови: – Куда?

– Прогуляюсь, – зло бросил Артур. – Люблю, знаете ли, перед сном ноги размять.

– Если ты снова пойдешь в пещеру… – начал грозно норвежец, но Артур жестко улыбнулся:

– О нет, в пещеру я не полезу. Во всяком случае, не сегодня.

Он надел капюшон и скрылся из виду. Тух-Тух вполголоса выругался.

– Могу я посмотреть на Злату? – обратился Тима к Дильсу, когда наступило молчание.

– Конечно, – сказал тот рассеянно. – Если она спит, не разбуди ее.

Тима уверил Дильса, что будет осторожен как мышь, и направился к палатке. Он осторожно открыл «молнию» и просунул внутрь голову. Злата не спала. Ее глаза с обозначившимися черными кругами казались просто огромными на изможденном лице. Коса беспорядочными петлями лежала рядом, будто вторая голова.

– Тима, – едва слышно позвала она, и юноша чуть не обмочил штаны от неожиданности, одновременно испытывая огромное облегчение: она заговорила!

Холодная как лед ладонь схватила его руку. Лицо Златы исказила боль.

– Вы не должны бояться… прошу вас, – прошептала она.

– Кого? – ошарашенно спросил Тима, пытаясь ненавязчиво освободиться от ее хватки. Бесполезно – руку будто в тиски зажало. Наверное, она бредит.

– Мы открыли ящик Пандоры… Здесь оставаться нельзя, – хрипло сказала она и вдруг, сузив глаза, выдохнула: – Хъяц’нигунни.

– Э… чего? – спросил Тима, наконец высвобождаясь из ее цепких пальцев. Но Злата уже закрывала глаза, ее бескровные губы плотно сжались, обозначив на лице новые морщины.

Тима тихонько вылез из палатки, потирая кисть. Боже, рука Златы холодная, как у покойника!

Он хотел рассказать об этом Дильсу, но его планы несколько изменил Артур. Он влетел в пещеру бледный как смерть.

– Что там еще? – насторожился Дильс, поднимаясь на ноги.

– Н… не знаю. Там что-то есть, в тоннеле. И оно движется к нам сюда, в пещеру, – стуча зубами, выговорил Артур.

Тух-Тух тоже встал, рука потянулась к ножу, который он уже успел убрать в ножны.

– Что движется? Артур! Да говори же! – закричал Дильс, встряхнув Артура, но тот вырвался и шмыгнул в палатку.

– Я посмотрю, – сказал Тух-Тух и зашагал к выходу.

А Тиме почему-то нестерпимо захотелось превратиться в человека-невидимку. Что увидел Артур? Он не робкого десятка, и оставалось только гадать, что же так могло его напугать.

Тух-Тух вернулся через минуту.

– Это ваш друг, – проговорил он, и голос его был напряженным. – Похоже, дела совсем плохи.

– Костя? – спросил Тима, и норвежец кивнул.

– Его нельзя пускать внутрь, – прибавил он, и Тима со страхом посмотрел в сторону лаза.

Вскоре оттуда донеслись какие-то хлюпающие звуки. Тима на мгновение закрыл глаза, пытаясь представить себе Костю, но эти фантомные звуки, будто доносящиеся из трясины, никак не могли быть связаны с тем человеком, которого все знали как Костю.

Тух-Тух потребовал, чтобы Дильс дал ему ружье. Дильс отказался. Тем временем хлюпанье стало громче, и скоро на свет появилось нечто, стоящее на четвереньках. Это был Костя. Едва передвигая конечности, он полз к ним. Кошмарный горб высился на спине, как гротескный плавник, клочья разорванной одежды бахромой свисали по бокам. В черных волосках горба, толстых, как проволока, поблескивали снежинки. Глаз дремал, прикрытый морщинистым веком, однако все равно создавалось впечатление, что он только притворялся спящим, внимательно наблюдая за ними.

– Дай ружье, Дильс, – требовал Тух-Тух. – Или, клянусь, я просто зарежу его. Только не говори, что мы пустим эту ходячую мерзость к себе в палатку.

Дильс не отвечал. Словно оглушенный, он не сводил глаз с булькающего существа, которое дня два назад было его сыном, пусть даже приемным и не таким хорошим, какого хотелось бы иметь. Костя попытался встать, но, очевидно, был слишком слаб, да и горб, который весил, наверное, килограммов двадцать, тянул к земле. Он поднял трясущуюся голову на людей. Изо рта что-то потекло, он силился что-то произнести, но из глотки вылетали лишь клокочущие звуки, словно у него кипела слюна. Брови, ресницы и все лицо было покрыто изморозью. Он что-то забормотал, и сквозь бессвязный набор букв все с трудом расслышали: «У…хо… дите».

– По-моему, лучше уйти тебе, – сказал Тух-Тух.

Костя икнул, выплюнул вязкую кляксу, руки его надломились, и он распластался прямо на земле. Горб в недоумении шевельнулся, веко приподнялось, обнажая влажный блестящий глаз. Зрачок закрутился по сторонам, пытаясь охватить все пространство пещеры, и Тима снова почувствовал тошноту. Сглотнув подступивший комок, он сказал:

– Кажется, он умер.

Он не узнал свой голос – старческий и глухой, будто он говорил через платок.

– Нет, он жив. Его время еще не наступило. Дильс, его нужно хотя бы связать, – проговорил Тух-Тух, с отвращением разглядывая гигантский нарост на спине Кости. – Но я бы решил проблему более радикальным способом.

– Связывай, – помертвевшим голосом произнес Дильс.

Тух-Тух сходил за веревкой и вопросительно посмотрел на Дильса. Поняв, что помогать ему никто не собирается, он стал заматывать в кокон валяющееся существо. Оно только вздрагивало, когда веревка слишком сильно врезалась в тело, и тихо вздыхало. После этого Тух-Тух накрыл его курткой.

– И что теперь с этим делать? – спросил Тима, понимая, что на этот вопрос нет ответа.

– Ты заметил, что его тело стало усыхать? – спросил норвежец. – Эта хреновина на спине словно качает из него всю силу и энергию. Еще денек-другой, и от него ничего не останется, и он просто отпадет, как хвост у головастика, когда тот начинает превращаться в лягушку. Вопрос в том, во что превратится сам горб.

Как ни удивительно, ночью Тима спал как убитый. Где-то под утро ему приснилась рыжеволосая красотка, которую они видели в пещере. На ней были бриллиантовые кольца и браслеты, ослепительно сверкающие при свете сталактитов. От нее пахло чем-то приторно-сладким, как от только что извлеченного из морозилки мороженого. Он занимался с ней любовью, долго и неистово, она в экстазе царапала Тиме спину своими вишневыми ноготками, и ему даже показалось, что он кричал во сне.

Тима проснулся, тяжело дыша. Где-то внизу живота он почувствовал липкое тепло и стал торопливо выбираться из спальника. Впервые за все последнее время у него случилась поллюция.