Хождение по катынским мифам - Анатолий Терещенко

В течение семилетнего пребывания в разных лагерях я встречался с сотнями немецких военнослужащих, которые говорили, что после осады Смоленска летом 1941 года они видели лагеря с польскими военнопленными на оккупированной немцами советской территории.

Я встречал также некоторых жителей из окрестностей Смоленска, подтверждающих свидетельства немецких пленных. Но окончательно мое мнение о Катыни изменилось после того, как я встретил в лагере № 4 в Норильске одного польского офицера.

Капитан Владислав Зак из Кракова, попавший в плен в сентябре 1939 года, не имел оснований лгать, когда рассказывал мне, что он избежал трагической участи польских офицеров в Катыни только потому, что за две недели до начала германо-советской войны он был переведен НКВД из лагеря под Смоленском в тюрьму, которая находилась в Москве…».

В 1994 году в Москве в государственной фирме «Поли графресурсы» вышла книга Княгини Марии Васильчиковой «Берлинский дневник. 1940–1945». Она представляла первую волну «белой» эмиграции. Жила в Берлине и в других городах гитлеровской Германии, работая в нацистском МИДе.

В послесловии ею упоминается имя бригаденфюрера СС Сикса, которого преступное прошлое скоро догнало — он был арестован в 1946 году и предстал перед судом по обвинению в участии в массовых убийствах под Смоленском. Думается, эти материалы достойны внимания следователей.

Но вернемся к Святеку:

«Я планировал опубликовать книгу о Катыни на польском языке в 1990 году, однако ввиду заявления ТАСС по этому вопросу…я дал указание приостановить печатание до тех пор, пока не выясню, откуда дует ветер в новой советской политике…».

* * *

В этой книге Р. Святек поднял ещё один вопрос, не затронутый ни польской, ни советской стороной. Дело в том, что во время проведения операции по обмену населением между Германией и Советским Союзом подавляющее большинство польских офицеров из Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей было в 1940 году передано немецкой стороне.

Обмен производился только из советской зоны, поскольку немцы хотели добиться освобождения максимального количества польских офицеров. Нацисты очень хорошо понимали, что, как только начнется война с Советским Союзом, польские офицеры примут активное участие в борьбе против немцев.

А ветер дул уже тогда с фальшивой стороны.

Вполне объяснимы действия фашистов подготовки захоронений к предъявлению мировой общественности. Зная, кто погребен в Катыни, они изымали найденные на трупах фальшивые абверовские документы и заменяли их подлинными, изъятыми у пленных польских офицеров.

Не исключено, что для правдоподобности они могли подхоронить к «катынцам» несколько сот трупов настоящих польских военнопленных, переданных советскими властями в 1940 году. Именно эти офицеры были с чисто немецкой аккуратностью умерщвлены выстрелами в затылок из «вальтеров».

* * *

Если эта версия верна, то получается поляки, приезжающие сегодня в Катынь почтить память своих земляков, «плачут над останками тех, кто готовил нанести удар в спину их отцам и дедам».

В этой на первый взгляд правдоподобной версии есть несколько слабых звеньев.

Во-первых, как на допотопных черно-белых фотографиях, по всей вероятности, с неузловыми снимками, отпечатанными с крупнозернистых пленок той поры, а затем переснятых для журналов и газет, можно увидеть на пуговице отсутствие рифления.

Во-вторых, зачем немцам было шить польскую униформу по фотографиям, когда они имели возможность добыть образцы и саму ткань.

В-третьих, об извести, засыпаемой в могилы, не упоминается нигде в прочитанных мной материалах комиссии Н.Н. Бурденко.

В-четвертых, исполнять приговоры расстрелом из крупнокалиберного пулемета или колоть штыком тысячи обреченных на смерть пленных, это что-то новое.

В-пятых, нигде не упоминается о том, что в трех лагерях на Смоленщине содержались украинцы. Все свидетели из числа местных граждан и охранников лагерей НКВД говорят о наличии в них только польского контингента.

В-шестых, отсутствие в мемуарах участников тех событий информации о пленении такого количества оуновцев, переодетых в польскую форму.

С другой стороны, надо признать, что неприязнь к оуновцам, а тем более абверовцам, была запредельная, особенно у военнослужащих из НКВД, знавших о зверствах этих немецких холуев.

Информация о терроризме оуновцев на территориях Западной Украины доходила не только до руководства страны, но и до охранников лагерей.

То, что оуновцы активно действовали в Восточной Галиции — это правда. В книге «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы» генерал-лейтенант Павел Судоплатов, главный специалист по борьбе с оуновским движением на Украине, об этом периоде писал:

«Галиция всегда была оплотом украинского национального движения, которому оказывали поддержку такие лидеры, как Гитлер и Канарис в Германии, Бенеш в Чехословакии и федеральный канцлер Австрии Энгельберт Дольфус. Столица Галиции Львов сделалась центром, куда стекались беженцы из Польши, спасавшиеся от немецких оккупационных войск.

Польская разведка и контрразведка переправили во Львов всех своих наиболее важных заключенных — тех, кого подозревали в двойной игре во время немецко-польской конфронтации 30-х годов…

Во Львове…огромным влиянием пользовалась украинская униатская церковь, местное население оказывало поддержку организации украинских националистов, возглавлявшейся людьми Бандеры. По нашим данным, ОУН действовала весьма активно и располагала значительными силами…»

Эти силы действовали подло и жестоко, стреляли в спины своим идеологическим противникам. Особенно они ненавидели интеллигенцию. Доставалось учителям, врачам, железнодорожникам, военным, милиционерам и всем тем, кто приезжал налаживать новую жизнь на присоединенной к Советской Украине территории, люди которой находились под гнётом Польши.

Они, оуновцы, чтобы запугать местное население не жалели ни детей, ни стариков. По ночам ими вырезались семьи тех, кто симпатизировал советской власти, чьи сыновья призывались на службу в Красную Армию, кто учил детей и кто лечил людей.

* * *

По рассказам отца, прибывшего в 1939 году на работу машинистом паровоза в депо станции Сарны, что на Ровенщи не, под его паровозом в течение года несколько раз бандиты подрывали железнодорожное полотно. Отца судьба миловала. А вот несколько его друзей-коллег погибли, уйдя после взрывов с паровозами и составами под откос.

Все эти факты говорят о том, что отношение к оуновцам, тем более не рядовым, а офицерам или другого ряда командирам, захваченным на месте совершения ими преступлений, могло быть неадекватным со стороны военных или милиционеров.

Но с другой стороны, нет даже в тех хорошо «почищенных» или «притянутых за уши», сфальсифицированных архивах и намёка на то, что где-то содержалось и было расстреляно более четырёх тысяч человек из числа командного состава ОУН. Для начала девяностых годов прошлого века эта информация была выгодна некоторым политикам.