Игра со Зверем. Шах королю - Алена Алексина

Чьи-то сильные руки вцепились Вилоре в плечи и рванули прочь. Рабыню Амона тоже потащили в сторону, не позволяя ослушницам расшвыриваться стихией за месяц до решающего состязания. Но главное уже было сделано – подопечная Тирэна сидела, растерянно шаря ладонями по зажившей ране и озираясь. Она выбыла из соревнования, но каким-то образом выжила. С души словно свалился огромный камень – она свободна. Больше не придется сражаться, что-то доказывать, бояться.

Все закончилось.

Все.

Это проигрыш.

Из глаз девушки потекли слезы.

Никогда прежде она не была так счастлива.

– Натэль! – Мертвящий голос оракула нельзя было спутать ни с чьим другим. – Ты не прошла испытание. Конечно, страх тебя не поборол, но и ты его побороть не сумела.

Суккуб подняла голову, невидяще глядя на арену. Она обводила Поприще пустым взглядом и отстраненно отмечала, что почти все зрители подались вперед, желая услышать приговор. Ситуация-то и впрямь была щекотливая. Шлюху с синими волосами нельзя считать ни победившей, ни побежденной. И что теперь прикажете с ней делать?

Динас молчал. Со стороны казалось – просто растягивает паузу, чтобы нагнать на несчастную жути, но в действительности он и правда не знал, как поступить – у скорчившейся на песке бледной и потной претендентки не было стихии. То есть вертихвостка, прошедшая четыре – четыре! – соревнования, вдруг оказалась совершенно бесполезной. Пустышка! Колдун не представлял, как вообще она смогла протянуть столько времени и не сломаться. Ведь даже последнее состязание пусть не было ею пройдено, но и не убило!

Отправить никчемную обратно в ее мир? Этот вариант отпадал сразу. Во-первых, старик никогда не отличался добротой и милосердием; во-вторых, даже если бы и отличался, не стал бы жертвовать силами проводника и тратить время на ничтожную рабыню. Убить? Это тоже исключено – простое убийство оракул уже давно не одобрял, не видя в нем смысла. Другое дело – забрать силу потаскушки себе. Так ведь и это не представляется возможным! Нельзя отобрать то, чего не существует. А слабую способность дурехи с горем пополам подчинять стихию земли, не стоит даже относить к магии. После окончательного истребления земляных драконов эти умения стали ненужными. Одним словом, толку от них, как… как от самой Натэли.

Динас бросил короткий задумчивый взгляд на Тирэна – хранителя суккуба и наконец принял решение. Единственно логичное в данной ситуации. Демоны любят развлекаться. Ну и пусть игрушка останется. Может, понесет. Может, умрет. Раз ее удача так велика, вполне возможно, что и разродится. Ну а нет, так нет. Оплакивать никто не станет.

– Ты считаешься проигравшей и выбываешь из соревнований, – вынес наконец свой приговор древний демон. – Но, поскольку прошла почти весь путь, я оставляю тебе жизнь. Здесь. Какой она будет – решит твой покровитель.

И старик махнул рукой. Глашатай, вняв небрежному повелительному жесту, объявил соревнование завершенным. Нат запрокинула голову и рассмеялась истеричным, каркающим смехом. Она никак не могла успокоиться – сидела, зарывшись руками в песок, и сотрясалась в страшном полубезумном веселье до тех пор, пока Кассандра не подошла к ней, превозмогая усталость, и не отвесила тяжелую пощечину.

– Хватит.

– Кэсс. – Девушка замолчала, но в синих глазах по-прежнему тлела искра сумасшествия. – Добрая сострадательная Кэсс, которая искренне жалеет похотливую жалкую хабалку.

Голос говорившей прервался, когда ниида безжалостно встряхнула ее за плечи.

– Прекрати! Ты – моя подруга. Настоящая. И плевать, сколько мужиков у тебя было. Плевать, почему они были. Ты добрая. Искренняя. Хорошая. Неужели не понимаешь? Пойдем. – Она протянула горемычной красавице руку. – Прекрати думать про меня всякие глупости.

– Ты сама в свои слова не веришь, – оттолкнув ее руку, произнесла суккуб, с трудом поднимаясь. – Ну и плевать. Плевать на все.

С трудом переставляя ноги, она направилась к выходу. На душе было тоскливо. Один из демонов, попавшийся на пути, многозначительно задел недавнюю претендентку за плечо. Остановился. Усмехнулся. Протянул руку. Неудачница увернулась. Краем сознания поняла, что наказание, наложенное Тирэном, больше не действует, но радости не испытала, только гадливость.

– Развлечемся?

– Не хочу, – буркнула она, прекрасно понимая, что, если хочет воин Ада, желания какой-то синеволосой девки не берутся в расчет.

Но сейчас Натэль не желала ничего. И никого. Она устала. Прожитые в этом мире ничтожные полгода навалились на плечи гранитной тяжестью тысячелетий. Не было сил желать, мечтать, к чему-то стремиться, даже просто думать. Поэтому недавняя ветреница вырвалась из жадных рук и даже забыла удивиться, почему это исполненный нагловатой решительности приставала остановился. Равнодушная ко всему происходящему, она не заметила ни того, как сверкнул глазами Фрэйно, ни как отступил под его свирепым взглядом незадачливый ухажер. Телохранитель проводил потерянную страдалицу взглядом, не собираясь, впрочем, приближаться. Выжила. Надо же. Страж усмехнулся своим мыслям и повернулся к вышедшей с Поприща Кассандре.

– Ниида. Все в порядке?

– Да. Еще одно соревнование закончилось. – Она грустно улыбнулась и посмотрела вслед медленно бредущей подруге. – А вот Нат его не прошла.

– И жива? – удивился собеседник.

– Ее оракул пожалел. А может, не пожалел, а наказал – она теперь навсегда останется в этом мире.

За своими искренними переживаниями девушка не заметила мимолетного удовлетворения, которое промелькнуло в глазах демона. Ее-то собственные мысли были далеки от радужных.

– Не надо переживать, – тронул ее за плечо невозмутимый воин. – Пойдемте. Квардинг приказал отвести вас в покои.

– А как же Натэль? Она ведь совсем одна!

– Я позабочусь о ней. Пойдемте, – оборвал подопечную Фрэйно.

Та кивнула, привычно подчиняясь и проникаясь его уверенностью. Он позаботится. Конечно. Раз сказал, значит, так тому и быть. Кэсс дошла до комнат, которые уже давно привыкла считать своим домом. Сопровождающий почтительно пропустил спутницу вперед и мягко закрыл за ней двери, оставшись в коридоре.

И снова всё как прежде – ванная, расчесывание волос, свежая одежда и чувство такое, будто собственное тело, только что омытое водой, пахнет гнилью с подмешанным к ней сладковатым и липким запахом старости…

Так странно… Коса, еще утром такая яркая, блестящая, сейчас будто омертвела, стала подобна сбитому хлопку. И кожа, цвет которой квардинг так любил сравнивать со сливками, сделалась изжелта-серой. А внутри живота ворочалась, пульсировала нарастающая боль. Она еще не вгрызлась в сопротивляющееся тело, но уже гнездилась в нем, обживалась, устраивалась по-хозяйски, словно намекая – теперь-то от нее не избавиться. Свирепое чудовище, заточенное в человеческую плоть, как в темницу, просыпалось и жаждало обрести свободу.