КГБ и тайна смерти Кеннеди - Олег Нечипоренко

Поэтому, когда я услышал о его бегстве, стало ясно, что мне здорово «повезло» — «сгорев» на одном предателе, «лег» под другого.

После моего выхода из госпиталя в июне 1964 года и появления на работе в отделе меня опрашивали по факту измены Идола — замечал ли я признаки того, что он готовился к бегству. Я отвечал, что мне трудно об этом судить. Он, как замначальника 7-го отдела, был куратором нашего американского отделения. Брал регулярно к себе на ознакомление все подборки на американских туристов, попавших в наше поле зрения и заинтересовавших нас в оперативном плане, и держал эти материалы по нескольку дней. Нам было известно, что он имел в кабинете толстую рабочую тетрадь и записывал в нее все, что казалось ему нужным. При вскрытии сейфа этой тетради не оказалось. При опросе мне задали такой, на мой взгляд, глупый вопрос:

— Зачем вы давали Носенко подборки?

— Простите, а как же я мог отказаться дать их своему начальнику? — ответил я вопросом на вопрос.

Отстали от меня довольно быстро, и я продолжал спокойно работать в отделе».

Так виделось ЧП по эту сторону железного занавеса. Ну а что происходило в это же время по другую его сторону?

20 января 1964 года на один из конспиративных адресов ЦРУ в Нью-Йорке поступила из Женевы телеграмма безобидного содержания за подписью «Алекс». Это была долгожданная весточка, и уже через несколько часов два сотрудника американской разведки, владеющие русским языком, двумя различными рейсами вылетели в Швейцарию на встречу с их «старым знакомым». В июне 1962 года Юрий Иванович Носенко, офицер КГБ, находясь в Женеве под прикрытием члена советской делегации по разоружению, вступил в контакт с американскими представителями и предложил разведке США свои услуги. Свое предложение он мотивировал тем, что нуждается в деньгах для покрытия растраченных казенных денег, и согласился продать секретную информацию за 300 американских долларов (соответствовало ли это обменному курсу 30 сребреников, полученных Иудой Искариотом в библейские времена, сказать затруднительно). Позднее Носенко заявил, что это было легендой, чтобы его не восприняли как провокатора со стороны КГБ. Забавная оценка собственной личности!

В 1962 году Носенко провел несколько встреч с американскими разведчиками, во время которых передал сведения о разведывательных и контрразведывательных операциях органов госбезопасности, что привело к их провалу и аресту иностранных агентов, сообщил о наличии и расположении техники подслушивания в американском посольстве в Москве, о многих аспектах оперативной деятельности контрразведывательных подразделений, информировал, что в Москве выявлен и находится под контролем тайник, используемый посольской резидентурой ЦРУ для связи с кем-то из своих агентов (речь шла о канале связи с Пеньковским).

Ценность полученной информации для американской стороны была столь велика, что два разведчика, работавшие с Носенко, вылетели в Вашингтон на разных самолетах, чтобы гарантировать ее доставку на случай непредвиденных обстоятельств. Один вез магнитофонные пленки бесед с ним, а другой — собственноручные записи.

Носенко дал согласие на продолжение сотрудничества с американской разведкой, оговорив два условия. С ним не должна поддерживаться связь в Советском Союзе, и он не собирается переходить на Запад, поскольку не намерен оставлять семью. Дальнейшие контакты будут устанавливаться при его будущих выездах за рубеж. С этой целью были оговорены условия постоянной связи и ему был передан почтовый адрес в Нью-Йорке, куда он должен был направить письмо, открытку или телеграмму условного содержания, как только в очередной раз окажется за границей.

Американские разведчики Бэгли и Кисельватер, работавшие с Носенко в Женеве в 1962 году, не сомневались в «добропорядочности» своего визави и в достоверности его информации. Высоко оценивались его сведения и в штаб-квартире в Лэнгли, в Советском отделе Управления по планированию. Таким образом, по терминологии ЦРУ, оно получило defector in place, дословно «перебежчика на месте», то есть «служащий объект разведывательного интереса», например вооруженных сил, правительства, разведки, — который или которая выражают верность другому государству, обычно враждебному по отношению к его собственному, но остаются на своем посту, превращаясь в «агента проникновения». А КГБ почти два года имел в своих рядах довольно высокопоставленного скрытого предателя.

Но не все в штаб-квартире ЦРУ, знавшие о новом «доброжелателе», испытывали эйфорию по поводу его появления. В первую очередь это был легендарный охотник за «кротами» — Джеймс Энглтон, начальник внешней контрразведки ЦРУ.

Когда один из встречавшихся с Носенко в Женеве разведчиков, Бэгли, в прямом и переносном смысле на крыльях вернулся в США, он с жаром рассказал Энглтону (кстати, заядлому рыболову), какая им попалась крупная рыба, и с восторгом информировал о беседах и полученных сведениях.

Последний по-отечески покровительственно выслушал его, а затем ознакомил с материалами другого перебежчика — Анатолия Голицына, дезертировавшего из КГБ за полгода до Носенко.

Выступая уже в конце 1970-х годов в Комиссии Конгресса по расследованию убийства президента Кеннеди, Питер Бэгли заявил: «Сначала Носенко показался мне искренним… После ознакомления с материалами (Голицына. — О.Н.), чьи сообщения я не видел до возвращения в штаб-квартиру после встреч в 1962 году с Носенко, он выглядел довольно странно…».

Так под впечатлением от прочитанного и влияния Энглтона этот оперработник стал на всю жизнь убежденным сторонником только одной точки зрения: Носенко — подстава КГБ.

Могу себе представить, какое нетерпение испытывали два специалиста по «советским делам», летевшие в Женеву на встречу с «перебежчиком на месте», работником штаб-квартиры КГБ. Разведчик накануне приближающейся встречи с ценным источником впадает в состояние, которое я назвал бы синдромом информационной жажды. Все другие заботы отходят на второй план, мысли сосредоточены на том, как при лимите времени получить максимум новых сведений, быстро оценить их важность и оперативно подготовить к передаче в Центр, четко поставить перед агентом новые задания и оказать на него воспитательное воздействие.

Не знаю, что испытали Бэгли и Кисельватер, услышав на первой встрече в январе 1964 года от «перебежчика на месте» из КГБ, что он лично вел дело Ли Харви Освальда в период его пребывания в Советском Союзе. От такой информации в тот момент вообще можно было впасть в шок: к тому времени прошло немногим более полутора лет с тех пор, как Л. X. Освальд вернулся в США из СССР, где прожил почти два с половиной года и женился на советской гражданке, всего четыре месяца — как посетил советское и кубинское посольства в Мехико, и два месяца — как был арестован в качестве предполагаемого убийцы президента и через день застрелен Джеком Руби. Уже два месяца работала назначенная новым президентом Комиссия по расследованию убийства президента Кеннеди. В воздухе еще витали предположения о возможной причастности КГБ к покушению на американского президента.

Как осведомленное лицо, Носенко далее твердо заявил, что КГБ никакого разведывательного интереса к Освальду не проявлял, и упорно настаивал на полной непричастности КГБ к событиям в Далласе. В силу своего служебного положения и неофициальных приятельских контактов в чекистской среде Носенко действительно был весьма осведомленным человеком. Входе опросов в Женеве он представил много другой очень ценной для противника оперативной информации. Например, дал наводку на американского военнослужащего в Париже, который передавал нашей разведке ценнейшую натовскую информацию стратегического характера, что позволило Советскому правительству быть в курсе военных сценариев и мобилизационных планов НАТО в Европе и на других его флангах. Позднее этот источник был вычислен, арестован ФБР вместе со своим подысточником и оба были осуждены на 25 лет тюремного заключения. От Носенко ЦРУ получило подробную информацию об обстоятельствах провала Пеньковского, что было важно для учета в будущем при организации работы с агентурой в Советском Союзе.