В клетке. Вирус. Напролом - Джон Скальци

Даже если этот вирус был создан для атаки на США, свою задачу он выполнил плохо. Первая волна эпидемии ударила по нам очень сильно, но мы и большинство западных и промышленно развитых стран сразу же скоординировали ответные меры и предотвратили дальнейшее немедленное распространение болезни. А вот в местах, где не было возможности скоординировать хотя бы одну ответную меру, очень быстро наступила настоящая катастрофа.

Вот почему, как мне кажется, биологическое оружие в конечном итоге так и не прижилось. Применять какое-либо бактериологическое средство против врага, рассчитывая при этом самому избежать заражения, все равно что бросить гранату и надеяться, что осколки полетят только в того, кого ты хочешь убить. Надо быть идиотом или самоубийцей, чтобы использовать биологическое оружие. Кто бы ни изобрел вирус синдрома Хаден – если его действительно изобрели, – он был, наверное, и тем и другим.

Бенджамин Молданадо:

Через две недели после воскресенья Суперкубка по всему миру был заражен миллиард человек, из них пятьдесят миллионов – в США, примерно каждый седьмой в обоих случаях. К концу первого месяца заболевших насчитывалось уже два миллиарда восемьдесят миллионов. К концу года – два миллиарда семьсот пятьдесят миллионов, из них девяносто пять миллионов в США. Заболел каждый третий житель планеты. Четыреста миллионов умерло, то есть почти каждый восемнадцатый.

Наташа Лоуренс:

Как это ни парадоксально, но сейчас уже почти никто не помнит, насколько ужасно проходила первая стадия синдрома Хаден. Только в США в основном за те первые пару месяцев умерло четыре миллиона человек. Это все равно что уничтожить целиком население Лос-Анджелеса. В среднем за год по всей стране умирает только два с половиной миллиона человек. Даже с точки зрения инфраструктуры мы были едва готовы справиться с таким количеством мертвых.

За пределами США и промышленно развитых стран уровень смертности в процентном отношении был еще выше, а возможности утилизации – еще слабее. Все это повлекло за собой огромное количество проблем в период второй волны эпидемии – инфекции, общую политическую и социальную нестабильность. В общем, как бы тяжело ни пришлось нам, огромной части планеты пришлось в разы тяжелее. Некоторые страны так и не смогли полностью оправиться от последствий эпидемии, не восстановив ни численность населения, ни разрушенные социальные структуры.

Ирвинг Беннет:

В одной из недавних статей, посвященных годовщине появления вируса, я с любопытством прочел о том, что численность населения планеты только в прошлом году достигла того уровня, который она имела до первой атаки синдрома Хаден. Тогда считалось, что к нынешнему времени на Земле будет жить примерно восемь с половиной миллиардов человек. Сейчас нас на миллиард с четвертью меньше. И не только потому, что синдром Хаден унес жизни четырехсот миллионов. А потому, что многие из этих четырехсот миллионов находились в детородном возрасте, и потому, что уже после эпидемии, особенно в странах третьего мира, огромное число тех, кто мог бы стать родителями, погибли в результате массовых беспорядков. В человеческой истории не так много отыщется факторов, столь же сильно повлиявших на кривую роста населения. Думаю, самым ярким примером, известным каждому, можно считать «Черную смерть»[26]. Сравнение довольно впечатляющее, если это слово здесь вообще можно употреблять.

Но даже «Черная смерть» обычно нападала на каждую из своих жертв лишь один раз.

Моника Дэвис:

После первых нескольких дней «суперкубкового гриппа» в отделение экстренной помощи стали возвращаться те же пациенты, но уже с другими симптомами, напоминающими менингит. Сначала мы удивленно переглядывались, не веря, что такое вообще возможно. Казалось, что такого немыслимого совпадения, когда одни и те же люди, которые обращались к нам с гриппом, приходят снова, но теперь с признаками менингита, просто не может быть. Пациенты были разного пола, разного цвета кожи и социального положения, и единственное, что их объединяло, – это то, что все они сначала переболели «суперкубковым гриппом».

Мы связались с другими больницами, чтобы узнать, столкнулись ли они с подобными случаями. Оказалось, что к ним тоже возвращаются пациенты с признаками менингита. Их было гораздо меньше, чем в первый цикл. Может, один на пять человек. Но это определенно была вторая стадия чего-то. Вообще-то, спутать менингит с гриппом возможно – в начальной фазе обе болезни имеют схожие симптомы. Но чтобы один и тот же вирус проявился гриппозными признаками, отступил у большинства заболевших, а потом вернулся к некоторой их части уже в виде менингита – такого не было никогда. И очень пугало.

Бенджамин Молданадо:

Вероятно, из страха быть заподозренными в социопатии исследователи не хотят признаваться в том, насколько интересным был вирус синдрома Хаден и что за гипотезы мы выдвигали, чтобы объяснить, каким именно образом он делал то, что делал. Когда появились симптомы менингита, мы столкнулись с идеей, согласно которой вирус мог атаковать тело, получить отпор от иммунной системы в большей или меньшей степени, а потом полностью «перестроить» стратегию своего наступления, но уже с меньшим количеством зараженных.

Некоторые ранние гипотезы утверждали, что это реакция на группу крови, на какие-то специфические антитела, общую вирусную нагрузку или экологические факторы, как, например, температуру и влажность воздуха или даже беспроводные сигналы. Последний пример я привожу для подтверждения того, что гипотеза не всегда бывает хорошей или приемлемой. Мы просто искали какую-то причину, по которой вирус предположительно мутировал, и в этом стремлении фантазия порой заводила нас очень далеко. Для многих из нас это была самая увлекательная головоломка, которую мы когда-либо разгадывали, а речь здесь идет о людях, работающих с генетическим материалом и другими загадками природы каждый день. Это было занимательно – или настолько занимательно, насколько могло быть, пока ты не вспоминал, что где-то от этой напасти умирают люди и ты должен это прекратить.

Сложность заключалась в том, что все наши гипотезы не подтверждались данными. Мы не нашли ни одного очевидного экологического или физического фактора, который мог бы повлиять на те изменения вируса, что мы наблюдали. По крайней мере, за короткий отрезок времени. Это было проблемой, потому что все хотели знать, как воспрепятствовать или, по крайней мере, избежать второй стадии вирусной атаки. А мы не могли ничего ответить. Единственным способом понять, наступила вторая стадия или нет, была головная боль, затекшая шея и другие симптомы. Ты или получал ее, или нет.

Исследования Центров по контролю и профилактике заболеваний были признаны бесполезными, и мне трудно с этим спорить. В нашей команде работали лучшие генетики и вирусологи со всего мира. Мы упорно трудились, чтобы решить эту проблему. Но казалось, что решение с той же степенью упорства ускользало от нас.

Наташа Лоуренс: