Пучина боли - Джайлс Блант

— Дело в том, что я сам не знаю, верить ему или нет. Другая пациентка сообщила мне, что он попросил ее принести предсмертную записку. Она тогда была в глубокой депрессии, а он попросил ее написать записку — для лечения — и принести ему. Из-за этого она перестала к нему ходить.

— Знаете, я тут сижу в полном ошеломлении, детектив. Охранники парковки подозрительно на меня косятся, а я сижу здесь и не знаю, что мне со всем этим делать. Если честно, это меня поразило как пример невероятно плохой терапии. Просто не верится. В любом случае, если он и не просил Кэтрин написать записку, он должен был госпитализировать ее, после того как она ее написала. Это не обсуждалось?

— Со мной — нет.

— Не верится. Ладно, вопрос в том, что теперь делать. Если он все-таки сам предлагал ей написать записку, с этим уже можно обратиться в суд, но в этих вопросах я вам не советчик. Он пренебрег обязанностями врача? Занимался опасной практикой? Это вопросы для юристов и комиссий по этике. Вы планируете двигаться таким путем?

— Комиссии по этике? — повторил Кардинал. — Нет, я придумал кое-что другое.

Утром Дороти Белл сходила в парикмахерскую, а днем провела безмятежный час, сгребая опавшие листья и укладывая их в мусорные мешки. Она снова вернулась в дом и поливала цветы, когда услышала, как уходит пациент, а потом открылась дверь, разделявшая две половины дома, и появился Фредерик.

— Какой приятный сюрприз, — произнес он и поцеловал ее в макушку. — А я думал, ты поехала в центр.

— Я там была. Уже вернулась.

— Бог ты мой, всего четыре часа, а я зверски хочу есть. Эти больничные сэндвичи такие тощие. Человек там может умереть с голоду, и никто никогда не узнает.

Он стал рыться в буфете.

— Что ты ищешь?

— Печенье, дорогая! Печенье! Полцарства за печенье!

— Оно в другом буфете. В красной банке.

— Опять ты его прячешь, — жизнерадостно заявил он. — Бережешь его от меня.

— Этот мальчик, Дорн, — проговорила она. — Тот, который застрелился в прачечной. Он же был один из твоих пациентов, правда?

— Да, правда. Бедняга.

— Я удивилась, что ты тогда как-то не очень расстроился.

— Я расстроился.

— Но ты об этом не говорил.

— Не хотел тебя волновать, вот и все.

— Почему это должно было меня взволновать?

— Не знаю. Вот сейчас ты волнуешься, так мне кажется.

— Мне просто интересно, почему ты про это не сказал. Все-таки это довольно впечатляюще, когда так теряешь пациента. И про это писали в газетах.

— Как ни странно, Дороти, я полагаю, что это моя работа — беспокоиться о моих пациентах, а не твоя. Бывает, что молодые люди хотят себя убить, такова правда жизни. Многие из них приходят ко мне либо когда уже поздно что-то предпринимать, либо когда на самом деле они не хотят меняться. Иными словами, когда они действительно, действительно хотят покончить с собой. И делают это.

— И тебя это вполне устраивает?

— Дорогая, да что с тобой?

— Мне просто кажется, что это ужасно — когда твой пациент идет в публичное место и выстрелом сносит себе голову, а ты ни слова об этом не говоришь.

— Я целый день разговариваю с людьми, я целый день выслушиваю людей. Иногда дома я просто не расположен разговаривать. Разумеется, есть врачи, которые притаскивают домой все истории болезней своих пациентов и днем и ночью мучают ими домочадцев. Но я не из таких. Точка. — Он поставил молоко обратно в холодильник, взял стакан и тарелку. — У меня не будет пациентов до пяти. До этого времени буду писать кое-какие заметки.

Он закрыл за собой двери, и Дороти услышала его удаляющиеся шаги.

Доктор Белл поставил молоко и сладости на столик и вставил диск в проигрыватель. Он должен был сразу же уйти из кухни. Его почти ошеломило собственное внезапное желание ударить жену: он никогда в жизни такого не делал, даже в мыслях не держал. Ее обвинения взбудоражили его. Отбытие Дорна, теперь это стало очевидно, было слишком уж ярким, чтобы считать это стопроцентно оптимальным результатом.

Когда-то Белл отличался безграничным терпением; он мог позволить своей пастве продвигаться с ее собственной скоростью. Но в последнее время он стал утрачивать это качество, и это его раздражало. Он повидал достаточно людей, страдающих маниакальной зависимостью, чтобы понимать: их состояние редко остается стабильным, обычно им делается все хуже и хуже, а потом жизнь вырывается у них из-под контроля, и в конце концов они оказываются в больнице, где их до полного отупения накачивают лекарствами. Он страстно желал вернуться к себе прежнему — до того, как все начнет ускользать у него из рук.

— Леонард Кесвик, — громко провозгласил он, чтобы прояснить сознание. — Дальнейшие приключения.

Кесвик его подбодрит. Белл перемотал запись к кульминационной сцене и нажал на воспроизведение.

— Это для меня самый жуткий кошмар, — заявлял Кесвик на экране. Его голос был замутнен слезами, приглушен стыдом. — Знаете, что сделала моя жена, когда ей стало известно?

— Уверен, что ты нам расскажешь, — проговорил Белл, глядя сейчас на эти кадры, и откусил кусочек печенья. Арахисовое масло. Не самое его любимое.

— Она в меня плюнула, — сообщает Кесвик. — В буквальном смысле плюнула. Мне в лицо. Моя собственная жена.

Доктор Белл на экране — воплощение докторского всепонимания и терпения. Доктор Белл, сидящий сейчас у себя в кабинете, совершает в воздухе мастурбационные движения.

— Ну как полиция пронюхала? — ноет Кесвик. — Как они могли узнать?

— Разве они вам не сказали? Они ведь должны были дать вам какое-то представление об уликах?

— Об уликах? Улики были у меня в компьютере! Он был набит картинками с тринадцатилетними девочками!

— И с мальчиками, — добавил сейчас Белл, набив рот печеньем. — Не будем забывать про мальчиков, старый ты кобель.

— Они сказали только, что «действуют на основании поступившей информации».

— А что, вы полагаете, они под этим подразумевали? — спрашивает доктор Белл на экране.

— Не знаю. Может, это имеет отношение к интернет-порталу, или к провайдеру, не знаю, как это называется. Неважно. Я вот-вот потеряю работу, и я, похоже, вот-вот потеряю семью. По правде говоря, доктор, я как в аду. Как будто я уже умер и попал в ад. Не знаю, что мне делать.

Доктор Белл допил молоко и смахнул с колен крошки от печенья.

— Думаю, ты знаешь, что тебе делать, Ленни. Думаю, ты отлично знаешь, что тебе делать.

Зазвонил телефон; затем раздался голос Джиллиана Мак-Ре: он работал в больничной регистратуре.