Черные паруса - Аластер Рейнольдс

Я вспомнила отчаянную перебранку по трещальнику, которую мы подслушали после атаки. Вспомнила ужас и отчаяние людей, которые умирали или отчетливо видели приближение смерти. Вспомнила и осознание того, что это результат наших действий.

Но я слишком многое себе позволила, и этот провал нельзя было исправить.

Его слова – его безмолвные слова – ранили меня в самое сердце. Пришлось бороться с собой, чтобы не отключиться от черепа в ту же секунду. Я сжалась в дрожащий комок, всей душой желая оказаться в другом месте и в другое время, но только не здесь. Зная, каково это – быть целью жгучей ненависти, заслуженной, но при этом полностью лишенной какого-либо намека на личное отношение.

Но я осталась подсоединенной к черепу.

* * *

Даже после того, как я отключилась, казалось, голос все еще звучит у меня внутри, слова повторяются снова и снова, произносимые таким же бесчувственным тоном, как и вердикт, озвученный в любом зале суда.

Я знала, что должна думать о ценности черепа для нас, быть довольной его состоянием и тем, что он вполне нам по карману. Но я не могла заставить себя заняться чем-то столь прагматичным, как покупка черепа, тем более что наш старый все еще функционировал. Я чувствовала себя выпотрошенной, как будто от меня осталась лишь тонкая и хрупкая оболочка. Если бы я знала о случившемся только то, что знал Часко, сама бы себя презирала.

Такой самокритики я бы мало кому пожелала. Легко согласиться с тем, что тебя ненавидят, при условии, что ты уверен: другая сторона пришла к такому суждению на недостаточных основаниях, либо из-за какой-то беспочвенной обиды, либо из-за логической ошибки. Куда труднее – несравнимо труднее – беспристрастно проанализировать доказательства против себя и прийти к выводу, что да, ненависть небеспричинна.

Я вышла из магазинчика, сохранив ровно столько душевного равновесия, сколько потребовалось, чтобы внести добавочный залог – пусть придержат череп день или два, – а потом поняла, что потеряла всякое желание идти за другими предметами из списка. Я пустилась в обратный путь, к Шайн-стрит, едва помня о том, что не следует наступать в лужи, а затем, уверенная в своем чувстве ориентировки, попыталась срезать путь, свернув на одну из примыкающих к главному проспекту улиц. Эти улочки даже днем были мрачными, и серые здания нависали надо мной, все сильнее сдвигаясь, будто тиски. Я поняла, что за мной следят. Позади раздавались чьи-то шаги, причем украдкой вторили моим на нескольких поворотах, так что я, свернув еще пару раз, убедилась: это не совпадение.

Я нырнула в узкий проход и развернулась, чтобы встретить своего преследователя. Свободную руку сунула в карман куртки, нащупала пистолет, вытащила его.

В поле зрения появилась фигура и резко остановилась передо мной. Разумеется, это был мистер Снид – не стоило удивляться. Его правая рука была глубоко засунута в карман. Левой рукой он дотянулся до комка слизи, который свисал с носа, словно украшение, снял его двумя пальцами и фыркнул при этом. Слизь образовала между пальцами мерзкую серебристую паутину, и он сунул испачканную руку в карман.

Мне стоило сообразить, что это был отвлекающий маневр. Правой рукой он выхватил пистолет – крупнее и грознее моего – и нацелил мне в грудь.

– Миленькая у тебя пугалка. Прямо билет на прогулку по этим малопользительным для здоровья кварталам. Откуда такая изящная штучка?