Преданная - Вероника Рот

Любая компания душит меня, а одиночество — парализует. Я нахожусь в ужасе, и сам не знаю почему. Мои руки трясутся, когда я захожу в диспетчерскую. Джоанна организует транспортировку тех, кто хочет покинуть пределы города. Они приедут сюда, но мне уже наплевать.

Засовываю руки в карманы и выхожу в коридор, стараясь идти в такт биению сердца и не наступать на трещины между плитками. Около входа замечаю людей, сгрудившихся возле громадной скульптуры. С ними Нита, сидящая в инвалидной коляске. Пересекаю ненужный теперь КПП. Реджи залезает на каменную плиту и открывает клапан в нижней части бака для воды. Капли превращаются в поток. И вот вода хлещет, разбрызгивается по полу, намочив штаны Реджи.

— Тобиас? — окликает меня Калеб, и я вздрагиваю от неожиданности. — Постой. Пожалуйста.

Мне не хочется смотреть на него. Он тоже скорбит по ней. Я не хочу думать о том, что она умерла ради этого жалкого труса. Но мне становится интересно, увижу ли я в его лице какие-нибудь ее черты. Я до сих пор ищу ее как безумный — везде и повсюду.

Его волосы грязные и взъерошенные, зеленые глаза налиты кровью, рот скривился.

Нет, он совершенно не похож на нее.

— Извини, — бормочет он. — Но это касается Трис. Она просила передать тебе перед тем, как…

— Давай покороче, а?

— В общем, она не хотела бросать тебя. Вот ее слова.

Наверное, я должен что-то почувствовать.

— Ах, так? — говорю я жестко. — Тогда почему она так поступила? Почему она не дала тебе умереть?

— Ты думаешь, я не задаю себе этот вопрос? — отвечает Калеб. — Она любила меня. Настолько, что держала меня под дулом пистолета, чтобы заставить ей подчиниться.

И он бежит прочь от меня. Что же, вероятно, так даже лучше. Я смахиваю слезы и сажусь на пол прямо посередине вестибюля.

Я понимаю ее. И то, что она сделала не является актом безумного самопожертвования. Я с такой силой тру ладонями глаза, будто хочу вдавить слезы обратно в череп. Нельзя позволять своим эмоциям вырваться наружу. Хватит. Какое-то время спустя я слышу неподалеку голоса Кары и Питера.

— Скульптура была символом постепенных изменений, — объясняет она ему. — А сейчас они выпустили всю воду разом.

— В самом деле? — с неподдельным интересом спрашивает Питер. — А зачем?

— Я тебе позже объясню, хорошо? Ты помнишь, где наша комната?

— Ага.

— Тогда возвращайся обратно. Кто-нибудь тебе обязательно поможет, спрашивай, не стесняйся.

Кара приближается ко мне, и я хмурюсь. Опять начнутся пустые разговоры. Но она лишь присаживается возле меня на пол.

— Что еще? — осведомляюсь я.

— Ничего. Знаешь, тишина — это прекрасно, — произносит она.

И мы оба молчим.

К нам подлетает Кристина. Она едва переводит дух.

— Быстрей. Они собираются отключить его.

Я содрогаюсь. Ханна и Зик находятся в палате Юрайи с тех самых пор, как мы приехали сюда. Но у него нет никаких улучшений, и лишь машина заставляет стучать его сердце.

Мы с Карой и Кристиной мчимся к больнице. Я не спал несколько дней, но не чувствую усталости.

Вскоре мы стоим около смотрового окна в палату Юрайи. С нами — Эвелин, которую Амар несколько дней назад забрал из города. Она слегка прикасается к моему плечу, но я отшатываюсь. Не желаю, чтобы меня утешали.

В комнате, по обе стороны от койки Юрайи, стоят Зик и Ханна. Ханна держит его за одну руку, Зик — за другую. Врач замер возле экрана кардиомонитора, но документы находятся не у Ханны или Зика, а у Дэвида. Тот сидит в своем инвалидном кресле, сгорбленный и ошеломленный.

— Что он здесь делает? — восклицаю я.

— Технически он все еще руководитель Бюро, — объясняет Кара. — И, Тобиас… Он ничего не помнит. Прежнего Дэвида больше не существует. Этот — не убивал…

— Заткнись, — рявкаю я.

Дэвид подписывает бумаги и разворачивается, толкая коляску к выходу. Дверь открывается, я кидаюсь к нему, но железная хватка Эвелин мешает мне сжать руки на его горле. Дэвид удивленно смотрит на меня и едет по коридору, пока я борюсь со своей матерью.

— Тобиас, успокойся.

— Почему никто не отправил его в тюрьму? — ору я, и все плывет у меня перед глазами.

— Он работает на правительство, — отвечает Кара. — То, что они объявили случившееся несчастным случаем, не означает, что всех уволили. Кроме того, он был вынужден убить мятежницу.

— Мятежницу? — повторяю я.

— Это терминология правительства, — мягко произносит Кара.

Я собираюсь возразить, но нас прерывает Кристина:

— Ребята!..

Зик и Ханна склоняются над телом Юрайи. Я вижу, как шевелятся губы Ханны. Разве у лихачей есть заупокойные молитвы? Альтруисты, столкнувшись со смертью, примиряются с ней молча, полностью отдаваясь работе. Я чувствую, как мой гнев улетучивается, и его место занимает тихое горе. Юрайя был братом моего друга. И он сам стал мне другом, пусть и на короткий срок, недостаточный для того, чтобы я проникся его жизнерадостностью.

Прижимая папку с документами к животу, врач поворачивает какие-то переключатели, и аппарат искусственной вентиляции легких замирает. Юрайя уже не дышит.

Плечи Зика трясутся в рыданиях, и Ханна снова что-то говорит, а затем отступает от мертвого Юрайи. Она отпускает его.

Я первым отхожу от окна, а затем бегу по коридорам, слепой и опустошенный.

На следующий день я выезжаю из Резиденции. Почти никто не оправился после «перезагрузки», так что остановить меня некому. Еду вдоль железной дороги по направлению к городу. Мои глаза скользят по горизонту.

Вскоре я достигаю полей и нажимаю на акселератор. Колеса автомобиля давят умирающую траву и снег, и, наконец, земля превращается в асфальт сектора альтруистов. Улицы не изменились, и я бессознательно нахожу нужную дорогу. Торможу около развалюхи, рядом со знаком «Стоп», у потрескавшейся подъездной дорожки. Это мой дом.

Я поднимаюсь по лестнице. Люди говорят о мучениях после потери любимых, но я чувствую опустошающее онемение, когда каждое твое чувство притупляется.

Прижимаю ладонь к панели, закрывающей зеркало, и отталкиваю ее в сторону. Несмотря на то, что оранжевый свет заката освещает мое лицо, никогда еще в своей жизни я не видел бледнее. Только под глазами четко выделяются круги. Последние несколько дней я провел между сном и бодрствованием, не способный ни на то, ни на другое.

Включаю в розетку машинку для стрижки волос. Нужная насадка на месте, и мне надо просто провести машинкой по волосам, огибая уши, чтобы не поранить их ножами. Пряди падают на плечи, покалывая голую кожу. Проверяю затылок. Потом провожу рукой по голове и убеждаюсь, что все в порядке, хотя на самом деле это и не нужно: ведь я привык к этой процедуре с самого детства.