Мечта скинхеда - Фридрих Незнанский

— Как же он ее завершит, если у него против фашиков, по сути, ничего нет? — спросил Сева. — Если бы он смог организовать какой-нибудь громкий процесс, типа «дела врачей», заклеймить, распустить и запретить, тогда да, конечно…

— А вот как раз громкий процесс-то ему и не нужен, — возразил Гордеев. — И именно потому, что на руках у него нет ничего, кроме показаний одного человека…

— Который еще, возможно, испугается и вообще замолчит, — добавил Щербак.

От неожиданно снизошедшего озарения Денис даже поперхнулся кофе:

— А ведь это, может, как раз то, что мы ищем?!

— Что, что? — переспросил Сева.

— Не выгоднее ли Чистякову, чтобы этот свидетель замолчал вовремя и навсегда? По-моему, гораздо выгоднее!

Щербак энергично поскреб затылок:

— То есть Боголюбова будут мочить?

— Вот именно! — подтвердил Денис. — И, подняв на щит мертвую Герасимову, мертвого Влада и мертвого Боголюбова, Чистяков гарантированно доберется до желанного поста — руководителя крупной парламентской комиссии.

— А убийство спишут на фашиков или, еще лучше, на ФСБ, — продолжил мысль Макс. — Расследование будет тянуться лет десять…

— Да… — задумчиво протянул Гордеев. — Чистякова, по-моему, уже достали и в прессе, и свои браться парламентарии: где тот пресловутый свидетель, который своим признанием спровоцировал убийство Герасимовой.

— Точно, он и так слишком долго тянет резину, — поддержал Сева.

— Значит, явление Боголюбова народу — дело ближайших дней, если не часов, — сделал вывод Денис.

— Но ты же сам сказал, что он его не покажет, а замочит? — возразил Щербак.

— Замочит, конечно. Боголюбова ни в коем случае нельзя народу демонстрировать. Боголюбов же параноик, и как он будет отвечать на вопросы журналистов, никто предсказать не может. Поэтому замочит, но не по-тихому. Я полагаю, он созовет пресс-конференцию… где-нибудь в «Интерфаксе», или на радио «Эхо Москвы», или еще где-нибудь, — короче, там, где нет такой жуткой охраны, как в Думе. Он не станет обещать, что покажет свидетеля, но все этого ждут, а значит, подумают себе, что так и произойдет, будет жуткий ажиотаж…

— А Чистяков выйдет к репортерам и скажет: извините, дорогие, нету больше свидетеля? — перебил Сева. — Или еще лучше: позор красно-коричневой сволочи! Убили последнего честного русского мальчика! Так, что ли?

Денис отрицательно покачал головой:

— Нет, не так. Убивать бы тоже желательно при большом скоплении народа. Например, там же, на пресс-конференции, до того как Боголюбов успеет раскрыть рот.

— Но как это у него получится? — не понял Гордеев.

— Пока не знаю. Но убивать Боголюбова Чистяков, естественно, станет не собственными руками, убивать будет Шульгин. Тут-то мы и поймаем его за руку. Возражения есть?

Возражений не последовало. С выстроенной концепцией все были согласны.

— Теперь что нужно сделать. — Денис мотнул подбородком в сторону Севы Голованова: — Боголюбова найти. Хоть из-под земли достать! И водить постоянно. — Развернулся к Щербаку: — С Шульгина тоже глаз не спускать. Сменишь сегодня Демидыча. А вообще надо составить график: кто кого и когда водит и постоянно меняться, чтобы не примелькиваться.

24 ноября

Они впервые были наедине. В баре, где было полно народу, но за столиком они были только вдвоем. Боголюбов просил Наталью о разговоре в Отряде, при всех, но она сказала, что этот разговор — для них двоих, она говорит с ним по указанию Лидера. И еще от себя лично. Боголюбов не верил собственным ушам, тем самым, которые ужасно покраснели.

— Я люблю тебя! — выпалил Боголюбов.

— Это не новость, — хладнокровно отреагировала Шаповал.

— Ты… ты знала?! Догадывалась?

— Что там догадываться, у тебя все на лбу написано. И знаешь что? Это отвратительно!

Боголюбов стушевался и не знал, куда смотреть.

— Да-да, отвратительно! В то время, когда страна, город переживают такие трудные времена, думать о личном?! Мы не можем себе этого позволить!

— Я ужасно запутался, — пробормотал Боголюбов. — У них такие чудовищные методы… меня заставили… это трудно объяснить…

И он, запинаясь, спотыкаясь на каждом слове, рассказал о своем предательстве. Рассказал о Плюгавом, рассказал об их встречах и разговорах. Не сказал только, что началось все с чайханы «Кишмиш». Все-таки какой-никакой, а он — мужчина и не станет попрекать Шаповал такой малостью — узбекской кухней. Рассказав же, он не почувствовал облегчения, напротив, ощутил еще большие угрызения совести: на что он, собственно, рассчитывал?! На то, что попросит прощения, и на этом все кончится?!

— На что же ты рассчитывал? — насмешливо сказала Шаповал. — Когда переписывал эти писульки? Что этот Плюгавый никогда тебя не использует? Никогда не выдаст? Чем это ты так ему дорог?!

«— Что, сынку, помогли тебе твои ляхи? — вспомнился тут же и «Тарас Бульба». — Андрий был безответен».

Но Боголюбову-то было что сказать!

— Я всей душой предан товарищам и Движению!

— Болтовня! Чем ты можешь это доказать?

— Чем угодно!

— Не бросайся такими словами, Боголюбов! Это не игрушки!

— Я… я отвечаю за свои слова, — гордо сказал Боголюбов, вспомнив, как лишь ее звонок снял его с подоконника.

— Вот как? Ну что же. Тебе придется доказать это на деле.

— Я готов на все. Я готов покончить с собой! Я уже почти сделал это… То есть хотел… то есть…

— Хватит болтать, — оборвала Шаповал. — Чтобы снова заслужить уважение товарищей, тебе придется совершить как минимум подвиг. Если ты говоришь, что готов ко всему, то слушай, что я тебе скажу. Кончать с собой надо не из-за позора или бесчестья, а во имя Идеи! Во благо Движения! Так, чтобы твоя смерть не была бесполезной, бессмысленной, понимаешь?

На губах у Боголюбова заплясала неуверенная улыбка. Ну конечно! Как же он сам не догадался. Ведь это так элементарно, так гармонично. Воистину, все гениальное — просто, а все, что связано с идеей Белого Движения, конечно же гениально по определению!

Что там Бульба говорил в такой ситуации? Вот что!

«— Так продать? продать веру? продать своих? Стой же, слезай с коня!

Покорно, как ребенок, слез он с коня и остановился ни жив ни мертв перед Тарасом…

— Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью!»

Так пусть же! Он с радостью умрет во имя Идеи, во благо Белого Движения! Пусть оно поглотит его, перемелет, как песчинку, и пусть пыль от него ляжет в фундамент будущего гармоничного общества! Он сделает все, что угодно, хотя бы ему приказали обвязаться бомбами и взорвать себя вместе с врагами.