нужно чувствовать, чего от тебя хотят, а на это как раз нет времени. Кажется, они сами это поняли. Наконец устала и я. На дворе была ночь. Мне дали простыню и подушку, и я уснула часа на два. Когда я проснулась, веселье было в самом разгаре. К моему удивлению (и радости), все, однако, были трезвы, дружелюбно болтали и играли в карты. Как я поняла, ставки были очень высоки. Это, впрочем, подразумевалось отчасти той суммой, которую я получила авансом, меж тем как должны были еще доплатить. Я подумала, помнится, глядя на них, что им можно верить. Но тогда меня смутило другое: я никак не могла понять суть игры. Наконец правила стали мне ясны, но подошел к концу кон, и все увидели, что я не сплю. Раздались смех и приветствия. Я отвечала смехом. И в самом деле было забавно видеть сразу семь молодых людей, только что перед тем одержавших над тобой решительную
победу! Казалось, все были рады моему веселью. Когда же я объявила причину, раздались и хлопки. «Но, моя крошка! – вскричал банкомет, тот самый, что боялся нанести мне ущерб. – Теперь вы можете отыграться. Садитесь к нам». – «Да, садитесь, садитесь!» – подхватили другие. «Господа, спасибо, – отвечала я, пожав плечами. – Я, конечно, не отказала бы вам и в этом. Но, сколько я поняла, ваша игра не по карману мне». Они переглянулись. «Все очень просто! – сказал хозяин. – Нужно лишь изменить условия сделки». – «Как так?» – удивилась я. «Ведь мы сами решили, – объяснил он, – что, кроме первого взноса, мы станем платить по часам». Тут он обвел взглядом компанию. «С чего мы взяли, друзья, – спросил он, – что труд этой юной леди измеряется временем?» – «Да, – подтвердила я весело. – Вы ошиблись: это вовсе не труд. Мне было хорошо с вами!» Бурные хлопки и смех были мне ответом. «Решено! – закричал хозяин. – Пусть милая дама сама назовет цену – за
каждый раз. А мы рассчитаемся – судя по пылу, так сказать…» Общий хохот покрыл его слова. Затея необыкновенно понравилась. Все наперебой стали просить, чтобы я назначила цену. Я пробовала отказаться – тщетно. Все уж достали кошельки, со смехом припоминая, на сколько каждый должен помножить ту цифру, которую я соизволю изречь. Наконец я вняла их уговорам. «Хорошо, пусть будет по-вашему, – сказала я. – Моя цена – сто». Ропот одобрения прошел по кругу, и в следующий миг у моих ног легла груда банкнот. Я сразу оказалась обладательницей 2000 рублей! Я подсела к столу, сложив деньги в пачку. Игра началась. Не могу сказать, что было виной: мое неумение или
жребий фортуны, но уже через час я снова осталась ни с чем. Хозяин глядел на меня с жалостью. Остальные тоже как будто приуныли. «Не везет в карты, повезет в любви», – сказал наконец кто-то. «И верно! – подхватил банкомет, – пора пополнить кошелек девушке». И я вновь оказалась в постели! Свечи не успели нагореть, как 2000 вернулись мне. И так же точно растаяли – даже, пожалуй, скорее, чем в первый раз. Теперь уж я не знала, что делать. Но мои партнеры, как оказалось, не вовсе еще пресытились мной. Мне все же пришлось слегка помогать им, а это было не совсем честно. Наконец я снова села играть. На сей раз мне везло довольно долго: деньги то уходили, то возвращались и даже росли, и уже был рассвет, когда я проигралась совсем. Банкомет вздохнул. Я понимала, что нужно выдумать что-то новое. «Господа, – сказала я. – Ведь мой гонорар при мне? Я ставлю его». Я вынула сумочку. Меня пытались отговорить, но я встала на своем. Азарт взял верх: признаться, деньги всегда слабо заботили меня. Конечно, я опять проигралась. Это и решило исход дела. За окном был день. «Ну что же, – сказал хозяин, задувая свечу. – Нам остается только пригласить милую барышню к нам снова. Милости просим по средам. Позвольте поздравить вас: вы первая дама в нашем клубе!» Все также меня поздравляли. И точно: было с чем. Я едва держалась на ногах. К тому же – синдром стажерки – мне было больно сводить колени. Ломило спину. Голова плыла. С*** помог мне одеться. На улице мне полегчало. Рассвет предвещал солнечный день. Жжение внизу прошло. Зато была приятная тяжесть под пупком и чувство хорошо сделанного дела. Наконец я пришла на Печерск.
VII
Н*** всплеснула руками, узнав, что я вернулась ни с чем: она умела так изобразить возмущение, что этот штамп, всегда казавшийся мне книжным, приобретал смысл. Она даже хотела ехать и навести порядок, как она выражалась. Мне едва удалось отговорить ее. То, что я тогда не забеременела, казалось мне чудом. Лишь много лет спустя я узнала, что, после одной операции, не могу иметь детей. Впрочем, кажется, это было позже. Как бы там ни было, я с нетерпением ждала среды. В этот раз С*** снова заехал за мной, но теперь уж не косился и не запугивал меня по дороге. Меня встретили с восторгом. Похоже, все сомневались, что я опять приду. Все повторилось в прежнем порядке с той лишь разницей, что после душа я тотчас села к столу. Удача удачей, но опыт значит многое. Вскоре я научилась играть так, чтоб не раскидывать ноги после каждого кона. И вообще, банкомет не солгал: я была принята в клуб. Постепенно я разобралась и в других сопутствующих обстоятельствах, изучив, так сказать, расстановку сил. Центр компании составляли трое приятелей с хозяином во главе. С***, вероятно, по бедности, играл служебную роль. Прочие гости делились на завсегдатаев и тех, кто приходил иногда. Клуб существовал с год; и только недавно, после крупного выигрыша у какого-то старика – по слухам, несметно богатого, кажется, дантиста и коллекционера картин, а сюда зашедшего случайно, – расцвел. Тут-то и было решено нанять на ночь девчонку. Во второй раз я кое-как сберегла гонорар, примирив таким образом Н*** с моей новой страстью (ей я не говорила, что подрабатываю попутно, хотя она все равно звала меня «уланшей», намекая на известный лермонтовский стих). Третий раз был удачен. В четвертый я вовсе не ложилась на постель. С пятого я сидела за столом одетой.
Пожалуй, кое-кто был против перемены моего статуса. Однако ж хозяин был явно на моей стороне. Возможность моего проигрыша и связанных с ним последствий обостряла игрецкий задор, что было ему на руку, к тому же он не хотел превращать свой клуб в вертеп. Существовала, наконец, и другая причина, о которой я вскоре стала догадываться: он был неравнодушен ко мне.
