Убить кукловода - Елена Малиновская

Но Вериаш не был бы дознавателем, если бы пропустил мимо ушей мою оборванную мысль.

— Для чего именно будет время? — переспросил он.

Я отмахнулась от его вопроса, сделав неопределенный жест рукой и словно сказав тем самым — не обращайте внимания.

Вериаш как-то странно хмыкнул и неспешно прошелся по комнате, крепко сцепив за спиной руки. Я, в свою очередь, устало откинулась на подушки и потерла глаза. Шум на первом этаже не умолкал, но, хвала всем богам, и не усиливался. Видимо, скандал идет своим чередом, уже миновав свой апогей. Надеюсь, к ужину запал ссорящихся иссякнет, и я получу возможность спокойно поесть, не участвуя в новом выяснении отношений. А то еще, чего доброго, получу в лицо тарелкой салата от Оливии. Эта девчонка на все способна.

— Вы выглядите расстроенной, — неожиданно проговорил Вериаш. Он остановился напротив окна, но я видела, что он следит за моей реакцией через отражение стекла.

— Просто устала, — тихо проговорила я, не имея ни малейшего желания вводить почти незнакомого мужчину в перипетии моей бурной личной жизни. Помолчала немного и добавила: — И Оливия… Я не думала, что она настолько сильно меня ненавидит.

— Действительно, странно, — согласился со мной Вериаш. Обернулся, прислонился к подоконнику и скрестил на груди руки. — Насколько я понимаю, вы ведь не встречались прежде? Ну, кроме того дня, когда Оливию обнаружили парализованной, я бы даже сказал, скорее мертвой, чем живой, в том банковском хранилище. И ведь она прекрасно знает, кому обязана спасением.

Вериаш бросил на меня быстрый испытующий взгляд, но я молчала, безучастно внимая его рассуждениям. И он продолжил, осторожно подбирая каждое слово:

— Я не понимаю, откуда у нее такая злость на вас? Это чувство, безусловно, имеет личную подоплеку. Ревность к брату? Едва ли. У Стефана, уж простите за откровенность, было много интрижек. И почти со всеми его подружками Оливия вполне нормально ладила. С парочкой, кстати, продолжает общаться до сих пор. Я бы мог подумать, что она мстит за отвергнутых подруг, но нет. Те девушки уже давно состоят в прочных связях, одна даже помолвлена.

— Вы удивительно хорошо осведомлены о делах семейства Райен, — не удержалась я от замечания.

На скулах Вериаша выступила легкая краска смущения, однако он не отвел взгляда, продолжая смотреть мне прямо в глаза.

— Простите, излишки профессии, — спокойно парировал он. — Привык вникать в дело досконально. Никогда не знаешь, какая деталь в итоге приведет к разгадке.

— И вас настолько сильно заинтересовал Стефан и семейство Райен? — Я недоверчиво фыркнула.

— Перфекционизм — мой самый большой недостаток и одновременно достоинство. — Вериаш сделал паузу и совсем тихо добавил: — Поверьте, про вас я собрал еще больше сведений.

От его замечания по моей спине пополз колючий холодок. Что он имеет в виду? Но Вериаш опять отвернулся к окну и принялся с преувеличенным вниманием изучать пейзаж.

В комнате стало тихо. Так тихо, что я слышала размеренное дыхание мужчины. Он явно не волновался. Все шло по заранее намеченному плану.

— Впрочем, кажется, я догадываюсь, где именно кроются корни неприязни Оливии, — вдруг сказал Вериаш. Наклонился ближе к окну и подышал на стекло, от чего оно запотело. Затем быстрым движением руки написал на этом импровизированном холсте одно слово, после чего вкрадчиво добавил: — Помимо Стефана вас связывает еще один мужчина, не правда ли?

Я смотрела, как умирает на стекле до боли знакомое имя, истончаясь и сползая крупными каплями. Надо заметить, Вериаш удивительно догадлив. Так быстро пришел к тем же выводам, что и я в недавнем прошлом.

— В таком случае Оливия — полная дура! — пожалуй, даже слишком резко и грубо огрызнулась я. — Любить человека, который едва не убил ее!

— Какой взрыв эмоций! — Вериаш насмешливо покачал головой. — Заставляет задуматься…

— Вы ошибаетесь! — Я с силой стиснула кулаки, без особых проблем поняв, что именно он недоговорил. — Если я и чувствую что-нибудь по отношению к Луциусу — то только страх! Страх, что когда-нибудь он вновь ворвется в мою жизнь и переиначит ее по собственному желанию, не считаясь с моим мнением. Искалечит и исковеркает так, как посчитает нужным.

— То есть вы не верите, что он погиб? — мгновенно отреагировал на мое признание Вериаш, круто развернувшись и впившись в мое лицо напряженным взором.

Я со свистом втянула в себя воздух, в последний момент удержавшись от самого грязного ругательства, которое только смогла придумать. Н-да, стоит заметить, рядом с Вериашом надлежит следить за каждым своим словом. Да что там — за каждым словом! За интонацией, выражением лица, ритмом сердца, в конце концов! Даже страшно представить, как он ведет допросы, если вытянул из меня столько информации в ходе обычного разговора!

И опять долгая мучительная пауза. Я прикусила язык, поклявшись, что более этот въедливый тип не вытащит из меня и слова. Хватит, наговорилась уже!

Но Вериаш умудрился меня удивить и тут. Убедившись, что я намерена молчать и дальше, он внезапно в несколько громадных шагов преодолел разделяющее нас расстояние и опустился на краешек моей постели. Я не успела отпрянуть или как-нибудь отреагировать на это, как он одной рукой накрыл мою ладонь, лежащую поверх одеяла, а другой с неожиданной лаской провел по моему лицу, убирая растрепавшиеся волосы назад.

— Вы плакали, — скорее утвердительно, чем вопросительно проговорил он, проведя подушечкой большого пальца вокруг моих припухших глаз. — Из-за Луциуса?

«Нет, конечно же, нет!» — хотела я взорваться гневным опровержением. Но почему-то не смогла. Казалось немыслимым лгать этому мужчине.

— Не только, — уклончиво пробормотала я, стараясь незаметно отодвинуться.

Но Вериаш, словно почувствовав это, усмехнулся — и я замерла, с обреченностью птицы перед голодной змеей уставившись в его странные глаза, в глубине которых притаился непроглядный мрак.

— Расскажите мне, — попросил он, почти не размыкая губ. — Пожалуйста. Расскажите мне все, что вас тревожит. И, обещаю, я придумаю, как помочь вам.

Это не было магией в прямом смысле этого слова. По крайней мере, я не почувствовала никаких нитей заклинаний, хотя напрягла все свои силы, готовая в любой момент бросить щит. Но внутри меня словно сломалось что-то. Я внезапно обмякла, откинувшись на подушки, и глаза обожгло огнем от просившихся наружу слез.

И — нет! — сейчас мне не казалось зазорным и постыдным плакать в присутствии постороннего.

«Сочувствие, — с утешающей интонацией пробормотал внутренний голос. — Обычное человеческое сочувствие. За годы жизни на Хексе ты отвыкла от него, но оно способно открыть любое сердце без всякого заклинания».

А в следующее мгновение я расплакалась. Горько, безутешно, как могут плакать только дети. И слова сами собой потекли из моих уст.