Время горящей спички - Владимир Крупин

— Но почему плохую брать. Возьму чего получше.

— Не надо, — решительно опроверг мой порыв Аркаша. — И кильки пару банок возьми. Бык помои пьет, да гладок живет.

Рукопожатия новых в моей жизни людей были искренни, крепки, имен их я не запомнил. Они дружно заявили, что давно знали о моем предстоящем въезде в село и что сегодня, прямо сейчас, наступает полнота человеческого оживотворения этих пределов. Витиеватость приветствия вернула меня в магазин, где я отоварился дополнительно. Продавщица многозначительно на меня посмотрела.

Около дома нас ждали еще три человека. Завидя нас, стали прямо ногами разгребать дорожку к дому. Тоже трясли и сжимали мою заболевшую правую руку. На крыльце шумно топали ногами, отряхивая снег. Крыльцо содрогалось.

Такой артелью ввалились в мои хоромы. В них уже было можно снять верхнее одеяние. Замороженные стекла в окнах начинали сверху оттаивать. Пальто, телогрейки и шубы свалили в угол. Снова обменялись рукопожатиями. Я просил всех называть меня на «ты»:

— Мы Господа Бога на «ты» называем, а друг с другом будем чиниться.

— То есть вы, то есть… ты не чинодрал? Но как же, вы же..

— Не «вы же», а «ты же»! — поправил я.

Аркаша распоряжался. Со двора тащили доски, клали на табуретки, получались скамейки. Два ободранных стола застеливали как скатертью очень приличными листками белой бумаги.

— Откуда такая?

— Да мы тут упакованные, — отвечал лысый человек. — Но ты им скажи, какая же это была империя, если центр кормил окраины?

Я даже растерялся:

— При чем тут империя, мы же выпить собрались. Прошу!

Зашумели, рассаживаясь. Севший на пол кричал, что так лучше, падать некуда.

— Мы тебе все обустроим, — горячо обещали они. — Вешалку из карельской березы притащим. Дом же с вешалки начинается. Ты не думай, мы не пьяницы, но суди сам, как с нами поступили! И не работай, и уехать нельзя. И никакой связи! Тут запьешь, не то что.

Аркаша отозвал меня в кухню, сунул стакан:

— Давай! За тя, за мя! А им налей по сто, по сто пятьдесят и выгоняй. Ну, ты хозяин, твоя касса, я предупредил.

От старых хозяев остались треснутые чашки, толстые мутные стаканы, еще оказалось, что у некоторых стаканы были с собой, так что хватило.

— Сами наливайте, — велел я, за что получил от Аркаши пинок под столом.

Запах сивухи заполнил застолье. Аркаша подставил мне посудину, как я понял, налитую из качественной бутылки. Этим он отличил нас с ним от основной массы.

— Обождите, хоть колбасу нарежу, — сказал я.

Но они дружно загудели:

— Да зачем, да что ты, да разве мы не едали, да и зачем ты на еду тратился, себе оставь, рукавом занюхаем.

— Поднимем стаканы да хлопнем их разом, — возгласил человек в кителе. — С новосельем! Да скроется разум!

— Да скроется тьма! — поправили его.

— Во тьме скроется разум! — бодро поправился он.

О, тут народ собрался грамотный.

— Ты, солнце святое, гори! — И я вознес свой граненый кубок.

— Кустиком, кустиком! — кричал невысокий бородач. — Сдвигайте стекло.

Сдвинули. И правда, получилось как кустик, выросший над столом на секунду и сразу распушившийся. Пошло у всех, кроме одного. У него, как говорится, не прижилось, он выскочил.

— Раз травил я в окно, было душно невмочь, — такая была реплика.

Бедняга вернулся побледневший, но еще более желающий выпить. Ему налили, но велели беречь драгоценность, отпивать по чайной ложке и прислушиваться к организму. Все с таким состраданием смотрели на него, так солидарно морщились, что участие помогло. Он стал порываться рассказать анекдот, но не мог его вспомнить.

— Сегодня не твой день, — сказали ему. — Не ходи в казино.

Добрались и до закуски. Мазали масло прямо на колбасу. Особенно любовно отнеслись к селедке.

— А-а! — вдруг крикнул бледный мужчина. — Вспомнил! Вот! Один мужик всегда брал в магазине одеколон «Тройной». А тут приходит, просит еще одеколон «Сирень». — «Зачем тебе»? — «Будут дамы».

Не надо было ему этот анекдот рассказывать, ибо давно замечено, что слова могут воплощаться. В дверь постучали, и вошла дама. Лет то ли под сорок, то ли за. Она села рядом со мною, оттерев Аркашу:

— Жду, жду, напрягаюсь, думаю, пригласишь. Но я не гордая, сама пришла. Ждал Людмилу?

Застольем командовал Аркаша. Двоих отправил за дровами:

— Пока не напились: марш-марш! Гената свистните, он знает, где и что. Сухих, лучше березовых. Березовые жарче, — объяснил он, считая, вероятно, что я и в этом не разбираюсь.

— Какие будут указания? — спрашивали у меня.

— А без указания вы не можете?

— Можем! — Мужчина с бородой обратился через стол: — Ладно, буду тоже на «ты», я сразу, а то потом к тебе не пробьешься, докладываю проблему дорог. Я занимался коммуникациями. Спасение России в бездорожье. Любишь Россию — ходи по ней пешком. И желательно босиком. Появляются дороги — начинается разложение: наркотики, преступность, остальное.

— Хватит о работе, — перебили его.

Вот уже и последняя бутылка задрала дно к потолку, а коллектив еще только-только начинал разогреваться. Аркаша выразительно смотрел на меня. И другие смотрели. И что? И кто бы на моем месте поступил иначе? Раскопав в груде одежды свою куртку, я двинул в торговую точку.

Продавщица отлично понимала, что происходит в доме нового жителя, и советовала взять чего попроще.

— Мне-то выгодно продать дорогое, но вас жалко. Вот этим тараканов травят. Скорее упадут. Но сами это не пейте. А их не напоить. Мы, говорят, и работали до смерти, и пить будем до полусмерти.

Около дома стояли широкие санки, нагруженные березовыми поленьями. У крыльца уже поселилась деревянная лопата для разгребания снега. В доме услужливо показали, что на кухне появились ведра с водой.

Женщина Людмила снова сидела рядом. Человек в полувоенной форме встал:

— Прошу всех встать! За того, кого нет с нами!

И все посерьезнели вдруг, встали и, не чокаясь, выпили. Причем я невольно заметил, как они переглядывались, изображали горестное состояние, взглядывали на меня, значительно кивали головами, потом отклоняли их под напором стакана, потом горестно созерцали его опустошенное дно, садились и сокрушенно склоняли головы. Потом, после приличного моменту молчания, была возглашена здравица:

— Теперь за того, кто пришел на смену!

Все потянулись чокаться именно со мной. В полном недоумении я выпил. Ко мне протиснулся человек с листочком в руках.