Адмиралы Арктики - Александр Плетнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перелёт птичьей стайки с одного гнездовья до другого в период летней миграции неожиданно оторвал бедолагу от собратьев, закружив в вихрях холодного северного ветра.
Острый птичий глаз заметил на бескрайней распростёршейся внизу ледяной равнине спасительный клочок суши, где наверняка найдётся и пища и убежище.
Спикировав к привлекательной цели, глупыш, наверное, разочаровался, потому что это оказалась совсем не суша. Однако влекомая инстинктами в надежде переждать непогоду птица забилась в какой-то закуток в надстройке «Ямала».
– О! – Увидев птаху, Шпаковский только головой тряхнул удивлённо. – Погода какая нелётная, а оно, поди ж ты, носится… Жалко дурочку.
– Я сейчас жалею, что мы заранее не перекинули на эскадру коротковолновик, хотя бы на флагман, – хмуро заговорил о насущных проблемах Черто́в. – Разве можно понять из этих коротких «морзянок», что у них там произошло.
– Чё-то с «Ермаком». Сказал же Зиновий – «сами справятся».
– С момента телеграммы уже три часа прошло. И ничего пока, – выразил свои сомнения капитан, но не стал усугублять. – Ладно! Подождём.
Ждали.
«Ямал», замерев чужеродным, неестественно красным…
На белом, заснеженном…
На сизом, кристаллизованном…
Под голубым, немного облачным…
Под полярным, совсем негреющим…
Получив телеграмму от Рожественского о «временной приостановке эскадры», Черто́в тут же приказал застопорить ход.
Ледокол и так ушёл вперёд, пожалуй, излишне далеко – на пятнадцать миль. Оправдание этому – издержки нечастых сеансов связи и соответственно слабого взаимодействия между «большим ледоколом» и караваном.
* * *
880 тысяч километров площади и 98 тысяч кубов в тех же кэмэ объёма Карского моря имеют свой запас времени на раскачку или же на тягучую инерцию какого-либо процесса. Будь то штормовой ветер или ледовый дрейф.
Там, в высотах, атмосферная неистовость стала постепенно стихать, а ледовое поле всё продолжало сползать к югу. Основная его масса билась о припай, выедала береговую гальку острова Белый (до которого, кстати, ещё идти все полновесные 500 километров).
Выше (к северу), если следовать по предполагаемому курсу каравана, в шестидесяти (примерно) милях от материковой линии лежат острова: Вилькицкого и Свердрупа. А ещё архипелаги, получившие в советское время сомнительные названия: острова Арктического института и Известий ЦИК, выступающие в роли эдакого стопора для дрейфующего массива.
В связи с чем вдоль всего побережья Таймырского полуострова (от Обской губы, мимо Енисейского залива и легендарного Диксона, плоть до пролива к морю Лаптевых) образовалась обширная закраина[77].
За редким исключением прорвавшихся отдельных льдин – идеальная полоса чистой воды для провода каравана.
На «Ямале» об этом (лёгком пути) пока не знали, может, кто-то лишь предполагал, опираясь на многолетний опыт и чутьё.
Штаб на ледоколе собрали по иному поводу.
Арктический день угасал, красясь закатом, когда Рожественский наконец-то известил, признаваясь, что «Ермак» не способен вести эскадру.
– У нас всего три-четыре часа, – штурман быстро провёл незамысловатый расчёт, с учётом времени от заката до восхода солнца, расстояния, лёдопроходимости, – допустим, мы подгадаем и за час (плюс-минус двадцать) к наступлению темноты добегаем до эскадры…
– Прошу учесть, – влез Черто́в, – что эти «плюс-минус» минут скорее будет именно в «плюс». Для перестраховки.
– Далее, – продолжил штурман, – вода там преснее, следовательно, корабли постепенно вмерзают. Как быстро мы их сможем обколоть? В каком состоянии там лёд?
– И «Ермак», – снова встрял кэп, – его либо бросать, либо тратить время и выводить на открытую воду – пусть чапает домой.
– На открытую воду, где, кстати, «дежурит» британский крейсер! – заметил Шпаковский. – А бросить «старичка» – не жалко легенду?
– Но и тащить «хромого» «Ермака» за «усы»[78] весь Севморпуть откровенно глупо.
Нам ещё выводить караван. Его же не оставишь, отбежав за горизонт. Потому что подвижка льда по-прежнему наблюдается. А как затрёт их? Так что времени у нас впритирочку. Чуть прозевали – выползет солнце и с потрохами «заложит» нас, выставив нашу «красную башку» под бинокли «Бервика». Но, так или иначе, эту ночь мы уже прое… пропустили. Так что ждать ещё сутки. За которые всякое может случиться.
– Случится, что «англичанин» уйдёт? – как будто подначил Шпаковский.
– Что ночь удлинится, – огрызнулся капитан.
– Или погода изменится, – добавил более существенное штурман.
А барометр уже намекал своими показаниями…
И вон птаха полетел по своим пернатым делам через море, не побоялась.
И закат окрасился по-другому.
И у местных стариков-самоедов (где-то по берегам) закрутило «на погоду» ноги:
– Дух неба переменчив, однако…
Ветер уж и действительно выдохся. С ним и температура приостановила своё не совсем характерное для этого времени года падение.
Покажет ли при этом гигрометр на 80… 100 процентов влажности – намёк на образование маскирующего тумана? Возможно. Но не с вероятностью даже «пятьдесят на пятьдесят». Обманщики туманы они такие – прийти могут, но только лишь утром… и только лишь вечером. А упрямый день назло вполне себе отстоит свою суточную вахту на «ясно».
* * *
При дурном воображении и определённой паранойе это выглядело, как будто эскадру завели в западню.
Снова встал вопрос дисциплины.
Рожественский медленно закипал, но был вынужден провести совещание среди офицеров, заверив, что скоро подойдёт «большой ледокол» и они продолжат путь.
Информация по цепочке спустилась до нижних чинов, успокоив самых нетерпимых и неспокойных. На некоторое время. Всегда найдутся дурни, которые готовы «хлопать дверьми», призывая «двигать пёхом домой». Но даже самые глупые понимали, что хоть земля и близко, туда ещё добраться надо. По льду, в ветер и мороз. А внутри кораблей тепло и кормят.
Телеграфисты тоже люди – факт частых переговоров командующего по «искровой» с кем-то извне (с «большим ледоколом», да хоть с сами царём-батюшкой), при всём сохранении секретности, слухами медленно расползался по флагману. И с корабля на корабль, дав ту маленькую, но важную надежду.