Рабыня моды - Ребекка Кэмпбелл

— Мисс, он вам пригодится, позже будет немного прохладнее.

Я знала о том, что на клетчатой ткани пятна становятся почти неразличимыми, и поэтому положила плед на соседнее сиденье.

В течение пяти минут я рылась в сумке в поисках книги, пока не поняла, что не взяла ее с собой. Замечательно. После долгих месяцев тяжелой работы, когда у меня не было ни секунды, чтобы погрузиться в какое- нибудь дрянное чтиво, я сижу в поезде, впереди у меня долгие и скучные часы поездки, и даже не могу отвлечься от мыслей о возможных ловушках предстоящего дня — самого важного в моей жизни. Я уставилась в темноту за окном, но увидела лишь собственное обеспокоенное отражение в стекле и, как мне показалось, складку, похожую на морщину. Как ни странно, через некоторое время я начала засыпать: мерное покачивание поезда, гипнотизирующая темнота за окном и купленная на станции большая банка джин-тоника подействовали на меня усыпляюще.

Я резко проснулась. За окном сумрачное небо, ужасно холодно. Во рту стоял очень неприятный вкус, как будто там сдох слизень. И точно, на подбородке у меня остался его след, высохший и образовавший корочку, которая начала отслаиваться. Естественно, мне снился Людо.

Ничего связного, просто обрывочные образы с картинками нашей трогательной встречи.

Было четыре часа утра, и я поняла, что больше не усну. Посмотрела в другой конец вагона — те двое по-прежнему играли в карты. Я привела себя в порядок в туалете, вышла и поздоровалась с ними. Они пригласили меня присоединиться к игре, и через два часа покера я проиграла около трех фунтов. Это был неплохой результат, ведь к концу игры я разбиралась в правилах ничуть не лучше, чем в начале. Речь моих спутников была такой же вязкой, как овсяная каша, ноя сумела разобрать, что дважды в неделю они ездят на поезде «Евростар» в Кале. Там они скупают полные мешки запрещенного к ввозу табака, а потом продают его по дешевке в пабах Глазго. Мне показалось, это достаточно странный способ заработка, но ведь и бизнес, связанный с модой, тоже иногда производит такое впечатление. Поезд остановился в Глазго, и мужчины вышли. Появились другие пассажиры: туристы, отправлявшиеся на однодневные экскурсии, одетые в куртки с капюшоном и непромокаемые брюки, — готовые к самому худшему. Когда стало светлее, мне показалось, что поезд едет по какой-то далекой стране. И вдруг я увидела горы — настоящие горы и длинные озера, светящиеся темным светом и наверняка полные чудовищ. Возможно, окажись на небе солнце, пейзаж за окном выглядел бы мило, но под штормовым небом он стал мрачным и неприветливым.

Я подумала о гнусном Малербе. Что он тогда говорил? Его слова перемешались у меня в голове с воспоминаниями о Пенни, борющейся с произведением Искусства.

Он говорил что-то о появлении понятия «возвышенное» и о том, что природа, бывшая «понятной», стала вдруг «непостижимой». М-м… Что ж, если какой-то пейзаж в мире можно назвать возвышенным, то наверняка именно этот. Но разве я отношусь к нему как к непостижимому? Нет, не совсем. И дело не в том, что я не понимаю природу, просто она меня особенно не волнует. Природа никогда не бывает остроумной или глупой, сексуальной или игривой, пьяной или вульгарной, умной или болтливой. Она не пытается познакомиться, рассказать забавную историю или пригласить в шикарный новый ресторан. И ничего с ней не происходит, за исключением разве что дождя. Очень часто на природе пахнет… дерьмом. Я не понимаю, почему некоторые любят ездить за город. Мне подобное занятие кажется даже более странным и эксцентричным, чем игра в боулинг или поход в оперу. Вы можете проверить. В следующий раз, услышав, что кто-то из знакомых «едет на природу», просто поинтересуйтесь: «Зачем?» И вам не придется услышать вразумительный ответ. «Так что ты теряешь со мной время», — подумала я, заметив, как настойчиво природа за окном пыталась привлечь мое внимание.

В городе Форт-Уильям мне пришлось пересесть на электричку до деревни Маллейг. Ландшафт неучтиво продолжал заигрывать со мной, но я по-прежнему не обращала на него внимания. В Маллейге я добралась до пристани. Дальше нужно было плыть на пароме. Я ожидала увидеть судно, сравнимое по размеру с теми, что пересекают Ла-Манш, но оно больше напомнило мне списанную рыбацкую лодку. Ей явно не помешала бы покраска, и мне очень хотелось, чтобы все заглушки у нее оказались на месте.

Женщина в билетной кассе была очень удивлена, когда я назвала ей остров Людо и попросила билет в оба конца.

— Но там ведь ничего нет, — сказала она с монотонной интонацией, свойственной жителям этой местности, — если только вы не биолог или геолог. Скажу честно, вы не похожи ни на того, ни на другого.

Я предположила, что это был комплимент.

— Знаете, там только молодежное общежитие да еще кемпинг, но минимум на один день, красавица, — добавила она, глядя через окошко на небо, переливавшееся тысячью оттенков серого цвета.

Выписывая билет, она рассказала мне подробнее об этом острове. Это всегда был самый бедный из всех Гебридских островов и, пожалуй, единственный, где мелкие фермеры сами составили петицию, умоляя выселить их оттуда. Потом туда завезли овец, но ни единое стадо не принесло прибыли своему владельцу. В конце концов остров продали англичанину — владельцу металлургического комбината, который превратил его в охотничье поместье, завез оленей и построил замок в весьма странном архитектурном стиле.

Но со временем свирепые комары, дождь и постоянный сумрак притупили у охотника жажду крови, и теперь остров принадлежит государству, и на нем проводятнаучные исследования.

Название острова, судя по словам билетерши, с гэльского переводится как «дьявольская репа». Она начала рассказывать мне историю об одном шотландском горце-мошеннике, который заключил пари с дьяволом — кто из них дальше бросит в море репу. И, как обычно бывает в этих историях, на кон поставили душу шотландца. Я дослушала до того момента, как дьявол запустил свою репу в море и она превратилась в остров («Посмотрите, — говорила женщина, показывая на карту, висевшую на стене у нее за спиной, — он действительно по форме немного напоминает репу»), а горец свою репу съел. Но тут, к счастью, мне пришлось бежать на паром.

Удивительно, но вместе со мной на пароме плыло много молодых людей: все отлично подготовились к поездке — с рюкзаками и в непромокаемых куртках и плащах. Это были студенты: геологи, географы и биологи в сопровождении нервных преподавателей. Меня утешило то, что большинство из них соответствовало своим стереотипным представлениям о молодежи, и я провела первые полчаса, считая их прыщи.

Этого времени хватило как раз, чтобы начали появляться признаки морской болезни. На море не было сильных волн, скорее, оно было покрыто легкой рябью, но маленькое суденышко качалось туда-сюда, как член «академии» Джонаха после целого дня занятий, в ходе которых он подкреплял силы различными напитками. Я никогда прежде не оказывалась на такой маленькой лодке, поэтому даже не подозревала, насколько ужасной может быть морская болезнь. Я попыталась, поджав колени, лечь вдоль трех жестких сидений и втиснуться в промежуток между рядами, но меня буквально выворачивало наружу. Кровь в голове пульсировала и стучала, в ушах звенело, во рту было сухо, но при этом я еще истекала слюной.