Пентаграмма - Ю Несбе

— Холе?

Он кивнул.

Сивертсен рассмеялся, звонко, почти по-девчоночьи, и сказал:

— Правда, милый парадокс, Холе? Вот стоим мы с вами здесь — контрабандист и ищейка, связанные одной цепью и полностью друг от друга зависящие, — и все равно думаем, как бы друг друга убить, а?

— Это не парадокс, — сказал Харри. — Что тебе нужно?

Сивертсен поднял шпатель и перехватил его так, что рукоятка указывала на Харри, со словами:

— Мне нужно, чтобы вы нашли, кто подстроил все таким образом, чтобы выглядело, будто я убил четырех человек. Сделаете это, и я поднесу вам голову Волера на серебряном блюдечке. Вы поможете мне — я помогу вам.

Харри пристально посмотрел на Сивертсена. Браслеты наручников лязгнули друг о друга.

— Хорошо, — согласился Харри. — Но давай сделаем это в правильной последовательности. Сначала обезвредим Волера, а потом я смогу спокойно помочь тебе.

Сивертсен покачал головой:

— Я знаю, как обстоят мои дела. Я думал над этим целые сутки, Холе. Мои доказательства против Волера — единственный аргумент в переговорах, а вы — единственный, с кем я могу их вести. Полиция уже празднует победу, и никто из ваших не согласится посмотреть на дело под иным углом, рискуя превратить триумф в ошибку века. Меня обвинят, а этот псих, который убивал женщин, останется на свободе. Меня заманили в ловушку. Без вашей помощи у меня нет шансов.

— Неужели не ясно, что Том Волер и его сообщники в это самое время уже идут по нашему следу? И с каждым часом они подбираются все ближе. И когда — даже не если, а когда — они нас отыщут, нам обоим крышка!

— Мне это ясно.

— Так зачем рисковать? Допустим, все сказанное про полицию — правда, и им не захочется проводить расследование заново. Разве не лучше провести двадцать лет в тюрьме, чем сразу расстаться с жизнью?

— Двадцать лет в тюрьме меня больше не устраивают, Холе.

— Почему это?

— Потому что совсем недавно я узнал о том, что радикально изменит мою жизнь.

— И что же?

— Инспектор Холе, я скоро стану отцом. Найдите настоящего убийцу прежде, чем Волер найдет нас. — Сивертсен протянул ему шпатель. — Вы мне верите?

— Верю, — соврал Харри и положил инструмент в карман пиджака.

Стальной трос снова заскрипел — лифт поехал.

— Надеюсь, ничего не имеешь против Игги Попа? — спросил Харри, приковывая Свена Сивертсена к батарее под окном в комнате четыреста шесть. — Потому что некоторое время нам придется любоваться только на него.

— Могло быть и хуже. — Свен посмотрел на плакат. — Я ходил на концерт Игги и «Студжес» в Берлине, наверное, еще до рождения того, кто жил в этой комнате.

Харри посмотрел на часы. Десять минут второго. Волер и его команда уже, наверное, проверили квартиру на Софиес-гате и сейчас исследовали близлежащие гостиницы. Неизвестно, сколько времени у них с Сивертсеном в запасе. Харри упал на диван и потер лицо ладонями.

Чертов Сивертсен!

Ведь насколько простой план! Добраться до известного места, позвонить Бьярне Мёллеру и начальнику криминальной полиции, и пусть по телефону выслушают свидетельство Свена Сивертсена против Волера. Сказать им, что на его арест у них есть три часа, после чего Харри звонит журналистам и преподносит им «бомбу». Потом нужно просто сидеть тихо и дожидаться подтверждения, что Волер пойман. После этого Харри позвонил бы Рогеру Йендему из «Афтенпостен», попросил бы связаться с начальником криминальной полиции и взять комментарий по поводу ареста. И только тогда, когда все будет обнародовано, Харри и Сивертсен вылезут из своей норы.

Абсолютно выигрышная стратегия — и тут Сивертсен выдвигает свой ультиматум.

— А что, если…

— Не начинайте, Холе. — Сивертсен даже не посмотрел в его сторону.

Черт!

Харри снова взглянул на часы. Он знал, что это бесполезно и пора перестать думать об исчезающем времени, собраться с мыслями, начать импровизировать, рассмотреть все возможные варианты в данной ситуации.

— Хорошо. — Харри закрыл глаза. — Расскажи мне свою историю.

Свен Сивертсен подался вперед, наручники лязгнули.

Харри стоял у открытого окна и слушал Сивертсена. Тот начал рассказ с семнадцати лет, когда он впервые увидел своего отца.

— Мама думала, я в Копенгагене, но я поехал в Берлин и отыскал его. Он жил в посольском городке рядом с Тиргартен-парком, в большом доме со сторожевыми собаками. Я нашел садовника, он провел меня до входной двери и позвонил. Когда отец открыл, мне показалось, я гляжусь в зеркало. Мы стояли и смотрели друг на друга, мне даже не пришлось представляться. Потом он заплакал и обнял меня. Я прожил у него четыре недели. У него была жена и трое детей. Он не рассказывал мне, чем занимается, а я не спрашивал. У Ранди, его супруги, была неизлечимая болезнь сердца, и она «уехала поправлять здоровье в одном дорогом санатории в Альпах». Эту фразу, похожую на цитату из любовного романа, он произнес совершенно серьезно. Мне показалось, что он отправил ее туда именно поэтому. Он, несомненно, ее любил. Вернее, был влюблен. Когда он говорил о ее скорой смерти, это звучало, как история из дамского журнала.

Однажды вечером в гости зашла одна из подруг его супруги, мы выпили чаю, и за столом отец сказал, что сама судьба соединила их пути: его и Ранди, но они любили друг друга так вызывающе и не скрываясь, что судьба же решила его наказать, заставив ее угасать в расцвете своей красоты. Он говорил такое не краснея. Той ночью я не мог уснуть и решил заглянуть в его винный шкафчик. По дороге я заметил, как та самая подруга тихо выскользнула из его спальни.

Харри слушал и кивал. Ночной воздух действительно стал прохладнее, или ему только так казалось? Сивертсен сменил позу и сюжет рассказа:

— Днем дом был в полном моем распоряжении. У отца было две дочери: Бодиль и Алиса, четырнадцати и шестнадцати лет. Им, разумеется, я казался неотразимым и привлекательным. Незнакомый старший сводный брат приезжает в их маленький мирок с большой земли. Обе в меня влюбились, но я выбрал Бодиль, младшую. Однажды она рано вернулась из школы, и я повел ее в отцовскую спальню. Когда она захотела убрать запачканное кровью постельное белье, я выгнал ее из комнаты, запер дверь и вручил ключ садовнику с просьбой передать его лично отцу. На следующее утро, за завтраком, отец предложил мне работать на него. Так я начал заниматься контрабандой бриллиантов. Сивертсен замолчал.

— Время идет, — напомнил Харри.

— Моим участком работы был Осло. Поначалу я допустил пару ошибок, за каждую из которых получил условный приговор, но потом приноровился, и работа пошла как по маслу. Моей специальностью было проходить таможенный контроль в аэропортах. Это было несложно. Всего-то — респектабельно одеться и ничего не бояться. И я не боялся. Я плевал на все опасности. Для маскировки я надевал белый пасторский воротничок. Конечно, это старая уловка, и у таможенников могла вызвать подозрение. Вся штука в том, что нужно еще знать, какая у пастора должна быть походка, прическа, обувь, как он держит руки и какие выражения может принимать его лицо. Если научишься этому, тебя почти гарантированно не остановят. Даже если таможенник в чем-то тебя заподозрит, чтобы остановить пастора, ему нужно преодолеть психологический барьер. Представьте себе: мимо проходят волосатые хиппи, а таможенник роется в чемодане пастора и ничего не находит — тут уж он наверняка схлопочет выговор. А для таможенной службы — как и для остальных государственных ведомств — репутация и видимость хорошей работы всегда были важнее действительных результатов. В восемьдесят пятом году отец умер от рака. Неизлечимая болезнь сердца Ранди продолжала быть неизлечимой, что не помешало ей вернуться домой и продолжить дело мужа. Не знаю, стало ли ей известно про меня и Бодиль, но внезапно я оказался без работы. Норвегия больше не перспективный район, заявила она, но взамен ничего не предложила. Несколько лет я бездельничал в Осло, а потом переехал в Прагу, где после падения «железного занавеса» для контрабандистов открылось настоящее золотое дно. Я хорошо говорил по-немецки и сразу попал в нужную колею. Быстро зарабатывал деньги и столь же быстро их спускал. Заводил друзей, но ни к кому не привязывался. То же самое — с женщинами. Мне это было не нужно. Потому что — знаете, Холе? — выяснилось, что я унаследовал дар отца. Умение быть влюбленным.