Загадки советской литературы. От Сталина до Брежнева - Юрий Оклянский

Странны бывают эти созвучия и перезвоны эпох! То, что ты не узнал, не договорил или не услышал в свое время, вдруг неожиданно всплывает, казалось бы, в большом удалении лет и в совсем ином по тональности событии. Иная эпоха досказывает то, чего не успел, не смог или не захотел сказать сам человек, активный участник былого. А уж она-то найдет и способы, и возможности, и собственные «языки». Только бы не заглохло желание видеть и слушать.

Подобный гулкий «резонанс столкновения эпох» однажды довелось испытать и мне. Притом вкупе с перелицовкой сюжета — «где стол был явств, там гроб стоит». Однако же по порядку.

Как уже упоминалось, драматическая история разрыва с Пастернаком завершилась чуть не за пять лет до того, как я попал в круг литературных учеников Федина.

Сам К.А. разговоров на эту тему никогда не заводил. Я же не только плохо был посвящен в московские дела, но и жил далеко от Москвы. Словом, от происходившего на столичном Олимпе провинциальный журналист был огражден и расстоянием, и уровнем собственного кругозора.

Между тем одним из гулких литературных событий сравнительно недавнего прошлого даже еще и годы после этого, безусловно, оставались отношения двух бывших друзей и соседей подачам в писательском Переделкине — К. А. Федина и Б.Л. Пастернака. А с началом работы в «Литгазете» до моих ушей на этот счет стали долетать из писательской среды самые невероятные и морозящие кровь подробности.

Рассказывали, что, когда «член Литературного фонда» Б Л. Пастернак, как он именовался после исключения из СП, умер, к его даче стекались люди со всех концов Москвы. Вблизи покойного непрестанно лились траурные мелодии — за фортепьяно, сменяя друг друга, непрерывно играли М.В. Юдина, Святослав Рихтер, Андрей Волконский… Отдать последний долг гениальному поэту стремились все, кто только мог. Единственный, кто не пришел проститься с бывшим многолетним другом, был сосед по даче Константин Федин.

Более того. Когда гроб с телом покойного, в толпах прощавшихся, несомый на руках, проплывал по их общей улице, Федин, как передавали, даже и тогда не спустился с верхотуры своего кабинета на втором этаже. Он не встал хотя бы у калитки, не посмотрел на удаляющийся в гробу лик поникшим горестным взглядом. Вообще не возник… Но и этого еще мало. Все выходящие в эту сторону окна были плотно задраены и забраны тяжелой коричневой материей. Дача не подавала признаков жизни. Она взирала на происходящее, как мертвый дредноут. Сосед словно бы подчеркивал, что эта смерть и эти похороны никакого касательства к нему не имеют.

Так ли оно было в действительности? Много лет спустя, уже после смерти Константина Александровича, сделав над собой усилие, я задал этот вопрос его близким. Мне объяснили, что, конечно, было не так. Вся эта история с Пастернаком стоила К.А. огромного перенапряжения духовных и нравственных сил. Тогдашний перенапряг в сочетании, может, еще и с возрастными изменениями и нервными срывами по работе привел даже к повторявшимся мозговым спазмам.

Позже, когда Борис Леонидович умер, К.А. настолько разволновался, что у него случился очередной мозговой спазм, он надолго занедужил и слег в постель. Не смог даже пойти проститься с покойным. Много дней вообще никуда не выходил и ни с кем не общался. А дачные окна зашторили, чтобы избежать лишнего шума и волнений, запрещенных больному.

Так ли было оно? Или, может, когда гроб проносили на руках мимо зашторенных окон, а звуки траурного хода все-таки пробивались сквозь задрайки штор, К.А. лежал, закрывши голову одеялом, зарывшись в подушку, чтобы ничего не видеть и не слышать…

Но великая сила раскаяния существует.

24 февраля 2012 года исполнилось 120 лет со дня рождения К.А. Федина. Российские средства массовой информации на сей раз уделили немало внимания этой дате. И даже те из них, которые указывали на былые грехи юбиляра на общественном поприще, не забывали прибавить при этом, что главное для писателя — это все-таки его творчество. Его книги.

В родном Саратове дата отмечалась особо. Семейство Фединых на литературном событии представлял, как уже упоминалось, внук писателя (сын его дочери Нины Константиновны) Константин Александрович Роговин, ныне видный ученый, доктор биологических наук. Есть старая фотография, где Федин запечатлен с этим своим вихрастым потомком, тогда лет пяти, с упрямым лицом, и полным тезкой. На одном снимке, в писательском кабинете, обставленном полками с рядами книг, этот маленький тезка сидит у него на коленях, в детском комбинезончике в горошек, а дед, указывая чем-то вроде мундштука зажатой в руке трубки на невидимый для нас объект в окне, что-то ему втолковывает. Малыш, не полетам сосредоточенный, внимает. Заняты и серьезны оба…

О событии, которое случилось при участии теперешнего Константина Александровича, мы также знаем из документального отчета в газете «Репортер» за сентябрь 2012 года. Доктор биологических наук привез с собой в Саратов скромную слегка потрепанную папку, которой, однако, не было цены. Там были все письма Пастернака Федину и многие другие документы, дополнительно проясняющие среди прочего поведение обоих писателей в годы создания романа «Доктор Живаго» и событий, последовавших за присуждением автору Нобелевской премии. Со стороны семьи Федина это был акт открытого сердца навстречу правде.

К сожалению, такой мужественный выбор и прямодушный эпилог избирают не все.

…Тут не избежать личных ощущений заявленной темы.

К той поре после смерти Б.Л. Пастернака минуло 30 лет. Давно уже не было на свете обоих участников трагической драмы. И вот зимой 1990 года, у крыльца переделкинской дачи Пастернака, мне заново довелось пережить громкое эхо прежних событий. Мысленно как бы увидеть скорбные тени литературных классиков — давних переделкинских друзей в роковой день похоронного прощания с Борисом Пастернаком.

Причем один из эпизодов реальной картинки, представшей перед глазами в тот день, три десятилетия спустя, выглядел для меня, по крайней мере, чуть ли не уродливым шаржем на ритуальные чествования памяти поэта.

Словом, была солнечная зимняя суббота, 10 февраля 1990 года, день 100-летия со дня рождения Б.Л. Пастернака. К этой дате приурочили открытие Дома-музея в Переделкине. Свершилась справедливость. Распахивались двери той самой обители, в которой поэт пережил многие радости и бури века, в том числе и обрушившийся на него ураган после присуждения Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго».

На обширной заснеженной поляне перед крыльцом дачи плотно толпилась публика. С виду это напоминало многолюдную сходку. Трибуной импровизированного митинга служило просторное дачное крыльцо с частью веранды. Там находились не только самые видные отечественные почитатели таланта Пастернака. Прибыли издатели, писатели, ученые из Италии, Швеции, Польши. Выдающийся американский драматург Артур Миллер с женой для этого перелетел океан.

Митинг уверенно вел Андрей Вознесенский…