Айза - Альберто Васкес-Фигероа

— По крайней мере, Гойо — мужчина.

— Он всего лишь животное, каким бы настоящим мужчиной вы его ни считали. — Айзе было трудно выдержать взгляд косоглазого. — А Имельда Каморра? — поинтересовалась она. — От нее вы тоже откажетесь ради брата?

— Это другая история.

— Нет, не другая, та же самая, — возразила Айза, укладываясь на носу куриары и давая понять, что разговор закончен. — Это вечная история восьмерых братьев Галеонов, которые совершили всевозможные преступления, чтобы переплюнуть подвиги девятого… — В ее голосе звучало глубокое презрение. — Бедные дурачки!

Это был их последний разговор, потому что они как будто уже высказали друг другу все, что следовало, и Айза знала, что Рамиро Галеон не передумает, намереваясь во что бы то ни стало предстать перед братом вместе с ней.

В тот же день они достигли широкого русла огромной Ориноко, и косоглазый, ни секунды не раздумывая, направил лодку вверх по реке, борясь с течением, чтобы добраться до места слияния с Метой, которое находилось в двухстах километрах южнее.

Пейзаж изменился: из однообразно равнинного он превратился в однообразно лесной. Казалось, будто земля исчезла, уступив место зеленой стене непроходимых зарослей, в которых гигантские деревья, лианы, вьющиеся растения и колючие кусты договорились между собой сплести кольчугу из живой материи.

Вода в реке почти достигла своего верхнего уровня, поэтому не было видно ни песчаных берегов, ни сходов к воде; можно было плыть часами, не находя места на берегу, куда бы можно было вытащить куриару, чтобы размять ноги.

Не оставалось ничего другого, кроме как спать на борту в каком-нибудь крохотном затоне на повороте реки, привязав нос к стволу дерева и слушая плеск воды о бок лодки; он успел превратиться в настойчивый аккомпанемент этого невыносимо затянувшегося плавания.

Дождь все шел, но теперь это были сильные ливни, намеревавшиеся потопить Вселенную, обрушив на нее за какие-то считаные минуты тонны воды, чтобы затем уступить место безоблачному и совершенно чистому небу; по ночам оно украшалось мириадами звезд, а днем — почти белым солнцем, под действием лучей которого с поверхности реки поднималось тяжелое, густое и горячее испарение.

Три дня они поднимались по Ориноко, а затем по Мете, измученные жарой, комарьем, усталостью и грозами, и, когда в полдень четвертого дня наконец показался остров, на котором располагался дом Гойо Галеона, Айза не могла отделаться от неприятного ощущения, что начинает отходить от тяжелого сна, чтобы погрузиться в глубокий и беспокойный кошмар.

У Гойо Галеона болела голова.

Он провел ночь и большую часть дня, маясь от жуткой мигрени, которая обычно изводила его пару раз в месяц, вынуждая запираться в темной комнате и кусать губы, чтобы не выть от боли, испытывая тягостное чувство, будто у него взрывается мозг. Однако давящая боль, как всегда, исчезла, словно неожиданно сдулся воздушный шар, и с наступлением вечера по всему телу разлилось дивное ощущение покоя. После долгого душа он вышел на крыльцо подышать свежим воздухом.

И тут он ее увидел: она наблюдала заход солнца, одетая в голубой халат одной из негритяночек, с которой он ее вначале перепутал. Однако, рассмотрев ее как следует, отдал должное брату: вне всякого сомнения, это была самая красивая женщина, когда-либо появлявшаяся в льянос по обе стороны границы.

— Вот она, полюбуйся!

Гойо повернулся к Рамиро: тот раскачивался в гамаке и вначале не попал в его поле зрения — и слегка кивнул в знак согласия.

— Да, действительно, описывая ее, ты не преувеличивал… — Гойо сделал короткую паузу, усаживаясь в некое подобие плетеного кресла, необычность которого заключалось в том, что оно было привешено к потолку и служило ему качелями; единственной опорой служили пальцы ног. — Однако я должен сообщить тебе неприятную новость.

— Кандидо Амадо мертв.

Это произнесла Айза; братья просто остолбенели от изумления: Рамиро — потому что не ожидал этой смерти, а Гойо — потому что девушка его опередила.

— Откуда ты знаешь? — тут же спросил он.

— Знаю.

— Как давно?

— С позавчерашнего вечера.

Рамиро, который вскочил на ноги и, похоже, настолько растерялся, что не знал, к кому обращаться, повернулся к брату.

— Это точно? — спросил он. — Кандидо Амадо умер?

— Десять дней назад.

— От чего?

Гойо, ни на секунду не отводя взгляда от лица Айзы, словно он пытался угадать, о чем девушка думает, обратился к ней тоном, в котором звучал вызов.

— Это тебе тоже известно? — поинтересовался он. — Ты знаешь, как умер Кандидо Амадо?

Она лишь отрицательно покачала головой, и только тогда Гойо повернулся к брату и, нарочито медленно произнося каждое слово, сказал:

— Его убила Имельда Каморра.

— Нет!

Это был крик боли раненого животного, тоскливый и отчаянный, чего никак нельзя было ожидать от такого сурового и грубого на вид человека, как Рамиро Галеон.

— Нет… только не Имельда! С какой стати ей это делать?

— Они подрались, и она его задушила… — Гойо сопроводил свои слова жестами, указывавшими на то, что это не должно было его удивлять. — Все знали, что однажды они поубивают друг друга…

— Где она?

— Имельда? В Элорсе; ждут, когда погода наладится и ее можно будет перевезти в Каракас.

Рамиро Галеон посмотрел на брата — так пристально, словно глядел сквозь него, — затем на Айзу и, наконец, на солнце, которое садилось за рекой.

— Я поеду за ней, — сказал он. — Поеду в Элорсу и вытащу ее оттуда. — Он сделал несколько шагов в сторону, затем в другую, словно зверь в клетке. — Я не позволю увезти ее в Каракас.

— Я поеду с тобой, — как ни в чем не бывало, сказал Гойо.

— Нет! — Голос косоглазого прозвучал, как никогда, твердо; казалось, он готов наброситься на брата, если тот вздумает настаивать на своем предложении. — Я не хочу, чтобы ты в это вмешивался. — Он замахал руками, словно отталкивая его от себя. — Я вытащу ее из Элорсы! Я один. Ты понял?

— Яснее быть не может… — Гойо Галеон так и не понял своего брата, но, судя по всему, не очень-то и стремился вмешиваться в это дело, и с оттенком легкой насмешки добавил: — Если ты считаешь, что я тебе не нужен, мне нет смысла настаивать.

— Единственное, что мне потребуется, — это верховая лошадь и деньги.

— Когда думаешь отправиться?

— Завтра, как только рассветет.

— Вам не стоит ехать.

Рамиро Галеон повернулся к Айзе словно ужаленный, и в его голосе звучала враждебность, когда он сказал:

— А ты замолчи! Я устал от твоих глупостей. Не желаю слушать, будто бы меня убьет молния или тому подобную дребедень. Дело касается Имельды, и меня ничто не заставит передумать… Я еду, и точка.