Цунами - Анатолий Курчаткин

Мост уже давно остался позади, тропа теперь неуклонно карабкалась вверх, а японец, не прерываясь, все продолжал делиться с Нелли открывшейся тайной своих подлинных отношений с женой. Нелли уже изнемогала под грузом его повествования, она уже согнулась под ним в три погибели, — пора было прийти ей на помощь.

Рад, следовавший по тропе за Нелли с японцем, отставая на какие-нибудь полшага, втиснулся между ними, подтолкнул Нелли вперед и, заглядывая японцу в его исполненные тоски глаза, проговорил:

— Слушайте, дружище, вам не кажется, что вы злоупотребляете вниманием моей подруги? Я бы тоже хотел ее внимания, а оно отдано вам. Мне это уже не нравится.

На изможденном лице смолкшего японца появилось выражение словно бы угодливого согласия с заявлением Рада. Похоже, он ждал вмешательства с его стороны в свой рассказ даже ощутимо раньше.

— Виноват, виноват, — забормотал он. — Я не хотел. Это случайно. Я не претендую на вашу подругу, что вы.

Он отстал от них, и Рад с Нелли оказались впереди всей группы, исключая пожилого, который все так же указывал путь своей обтянутой тугим пиджаком спиной.

— Может быть, ты напрасно так с ним… — Нелли подбирала слово, — невежливо? У человека умерла жена…

— Она умерла, оставив дневник, — уточнил Рад.

— Да, вот именно. У человека такая история… — В голосе Нелли звучало чувство вины.

Рад приостановился.

— У тебя нет никаких похожих историй? Нелли вслед за ним приостановилась тоже.

— Хочешь знать? Я тебе расскажу. Я тебе расскажу, ты нарвался.

Рад молчал. Его вопрос отнюдь не был рассчитан на то, чтобы добиться от нее откровений, подобных откровению японца. Он вовсе не хотел знать ее историй!

Нелли, не дождавшись от него ответа, двинулась по тропе дальше, и он тоже стронул себя с места.

— А почему он решил обратиться ко мне, а не к тебе? — спросила Нелли чуть погодя.

— Потому что ты женщина. Что за интерес рассказать это все мужчине. А женщине — будто взять реванш за то, что с ним случилось.

— А может быть, ему все же нужен был от меня какой-то совет?

Рад усмехнулся.

— Ну подойди, дай.

— Ой, нет! — воскликнула Нелли с испугом. — Он на транквилизаторах, ты понял? — перейдя почему-то на шепот, произнесла она потом. — Вот он почему такой странный.

— Да, на транквилизаторах, понял, — подтвердил Рад.

— Я транквилизаторов не принимаю, — словно оправдываясь, произнесла Нелли через паузу. — Но я, знаешь, тоже испытываю потребность тебе рассказать…

Рад промолчал снова. Если он был обречен на повешение, это не значило вить себе веревку собственными руками.

Деревня, что была конечной целью маршрута, открылась неожиданно. Спустились в очередную лощину, одолели очередной подъем, вошли в рощу далеко отстоящих друг от друга лиственных деревьев с раскидистыми густыми кронами, дававшими плотную тень, и вдруг между стволами мелькнуло что-то откровенно рукотворное, а там — еще, деревня стояла прямо в лесу, между деревьями, от одного строения не было видно другое.

Их, впрочем, было раз-два и обчелся. Навес на кривоватых столбах под соломенной крышей, с вкопанным посередине длинным столом. Другой навес, но в виде круглой беседки, лишь без перил. Две тростниковые хижины, одна побольше, другая поменьше. Возле той, что поменьше, — тростниковый киоск с традиционным набором товаров магазинчика на автозаправке, но победнее, поодаль — торговый ряд с прилавками на две стороны и над обрывом — туалет на две кабинки. Туалет в отличие от всех прочих построек был бетонный и, резко диссонируя с ними, смотрелся пришельцем из мира, чуждого и враждебного всему окружающему. То здесь, то там видны были пестрые коричневые куры, бродившие в поисках еды, валялись в тени, вывесив языки, две собаки.

— Пожалуйста, можно зайти, — показал Раду с Нелли пожилой гид на закрытую дверь в хижину, догадавшись по их жестам, что они обсуждают возможность проникновения внутрь.

Рад толкнул дверь — она оказалась не заперта и легко отошла внутрь. Внутри было сумеречно, и было бы совсем темно, если бы сквозь стены, в щели между тростником, не проникал свет. И еще внутри было поразительно пусто: никакой мебели, разве что посчитать за мебель что-то вроде сундука или большого ящика у одной из стен, покрытого куском темной материи. Еще стояло несколько глиняных корчаг рядом с дверью — и это все. Прямо посередине хижины на земляном полу, играя красным жаром углей, тлел костер с двумя торчащими из него наружу полуобгоревшими поленьями, на круглой металлической треноге над костром стоял котел с поварешкой внутри, в котле с неспешной вальяжностью пофукивало какое-то кашеобразное варево.

Один за другим все трое они вышли обратно на улицу — после убогости хижины открытый солнечному свету земной мир, прошитый колоннами стволов, словно бы подпирающих собой зеленую шумящую крышу над головой, показался воистину храмом.

— А почему хозяева соглашаются, чтобы к ним в дом заходили? — спросил Рад у гида.

Гид чуть замялся.

— Мы им платим, — сказал он потом. — Вы можете что-то купить на память, — махнул он следом в сторону торгового ряда.

Гид куда-то исчез, с ловкостью профессионального мага растворясь в воздухе, Рад с Нелли остались вдвоем и не спеша двинулись к торговому ряду, ярко желтевшему сквозь зелень деревьев соломой двускатной крыши.

Они сделали какой-нибудь десяток шагов — и вынуждены были остановиться. Они вдруг словно запутались в детях. Детей было четверо, три мальчика, одна девочка, мал-мала меньше — старшему едва ли четыре года, а младшему с трудом два, — они не хватали Рада и Нелли за руки, не цеплялись за их одежду, но как-то так искусно путались в ногах — обвили, будто лианы, и идти дальше стало невозможно. Глядя снизу вверх доверчивыми карими глазами, они пытались поймать взгляды Рада и Нелли, и как только это у них получалось, тотчас принимались лепетать: «FIash! Snap!» И даже тот, которому было всего два года, тянулся за старшими. «Sna!.. Sna!..» — исходило с его пузырящихся слюной губ.

— Ничего не поделаешь, надо запечатлеться, — проговорила Нелли.

— Ребята работают? — более утвердительно, чем вопросительно, произнес Рад.

— Ну конечно, — отозвалась Нелли. — На, возьми, — достала она из сумочки оставленную Дроном его цифровую «Сони».

Рад взял камеру, отступил на несколько шагов, включил ее, экранчик выдал изображение, и Рад стал водить камерой перед собой, кадрируя картинку. Нелли, облепленная детьми, стояла, ослепляя улыбкой, вскинув вверх руку с изогнутой ладонью — Прекрасная Елена, прекрасно знающая себе цену и вкушающая полными пригоршнями наслаждения жизни. И дети у ее ног были истинно цветами жизни, чье назначение — лишь в том, чтобы украшать ее.

Рад уже собирался зафиксировать кадр, нажав кнопку спуска, когда Нелли неожиданно опустила руку, улыбка с ее лица исчезла — и Прекрасная Елена исчезла вместе с ней.