Одесский юмор. Рассказы, миниатюры, афоризмы - Валерий Хаит

— Извини, Кузьмич, что побеспокоил, но дело срочнейшее! — пожимая плотнику руку, заявил Ляпкин. — Смотри, что подлецы натворили: выиграл человек прекрасный сувенир, думал в своей Германии похвастаться нашей балалайкой, так они, туристы эти, из зависти, видать, всю ее перепачкали.

Только что мне немец этот толстый жаловался, чуть не плакал. Сделайте что-нибудь, просит, чтоб этот позор уничтожить, ведь завтра уже на берег сходить, — как я с такой запачканной балалаечкой домой явлюсь, стыдно перед соседями! Так что ты уж, дорогой, придумай, как ее обновить, руки-то у тебя золотые! Нужно немцу ее завтра утром вручить.

Кузьмич Василия Петровича, можно сказать, уважал, поэтому без лишних слов взял инструмент, пообещав, что утром балалайка будет на все сто!

— Я, Кузьмич, к этому времени уже сменюсь, так ты ее Надежде Алексеевне отдай, она меня сменит. Скажи: мол, толстый немец за ней, за балалайкой, явится, пусть отдаст.

— Сказал — все будет о'кей! — окончательно успокоил его Кузьмич и пошел к себе в плотницкую.

Мастер — он мастер и есть! Леопольд Кузьмич тщательно ошкурил балалайку с помощью наждачной бумаги, в отдельных местах нанес тончайший слой шпатлевки, обождал, пока она высохнет, и уже после этого нанес слой мебельного лака. Немного подождал и второй слой нанес. Балалайка засияла! Удовлетворенно хмыкнув, Кузьмич отправился досыпать, а утром, как и обещал, вручил балалайку сменившей Ляпкина ничего не подозревавшей администраторше.

— Отдашь толстому немцу, — бросил, уходя, плотник.

Не прошло и десяти минут — является герр Шмидт. Признав в нем по описанию Кузьмича «нужного» немца, Надежда Алексеевна протягивает ему балалайку. Толстяк ее не берет и требует свой инструмент. Послали за Кузьмичом. Создавшейся ситуацией заинтересовался проходивший с обходом судна капитан.

— Твоя работа? — спрашивает он подошедшего Кузьмича.

— Моя! — с гордостью отвечает народный умелец.

— Кто дал команду? — продолжает интересоваться капитан.

— Лыс… э-э-э… Василий Петрович.

— А-а-а, — протянул капитан и недобро прищурился: — Наш знаток немецкого языка? Тогда все ясно!

Кое-что начал уже понимать и герр Шмидт, из-за чего срочно вызвали врача, дали что-то успокоительное… А тут уже благо и трап опустили, по которому дюжие матросы бережно свели впавшего в прострацию Шмидта и передали в объятия встречающей его жены. От балалайки он категорически отказался и прокричал в сторону судна нечто, от чего доброе лицо фрау Шмидт покрылось багровым румянцем.

Балалайку по акту передали в судовой киоск. Ничего не подозревающего Василия Петровича, который в это время подошел к бюро информации, не на шутку осерчавший Кузьмич громко обозвал «старой перечницей» и еще вдобавок «лысым козлом», после чего Ляпкин, почувствовав, что произошло что-то ужасное, мгновенно ретировался и заперся в каюте.

Когда судно пришло в Одессу, он с чемоданом в руке сбежал по трапу, ни с кем не простившись.

Герр Шмидт теперь всем рассказывает о русских жуликах, подменивших его балалайку с автографами. А Василий Петрович с флота ушел. Говорят, работает в бюро путешествий и экскурсий. Охранником…

Уж и не знаю, почему вспомнилась мне эта давняя история, произошедшая лет сорок назад. Тогда весной в одесский порт прибыли специалисты одной немецкой компании для монтажа изготовленных ею же зерноперегружателей. Приезду немцев предшествовало совещание у начальника порта, на котором была поставлена задача всячески содействовать работе иностранных монтажников, скрупулезно выполняя все пункты подписанного ранее контракта. Оно и понятно — в отличие от нас, пребывавших в дремотной эйфории наступления не сегодня завтра светлого будущего в виде коммунизма, немцы расслабляться себе не позволяли, аккуратно считая каждую копейку (по-ихнему — «пфенниг») и ревностно выискивая любое нарушение контракта с нашей стороны.

Отказавшись от услуг гостиницы «Интурист», пришельцы в элегантных спецовках, раздражавших глаз на фоне замасленных и обязательно рваных фуфаек местных пролетариев, буквально за несколько дней прямо на причале смонтировали для себя из специальных контейнеров целый городок — с жилыми помещениями, кухней, столовой и даже… баром. Изумлению приходивших на стихийные экскурсии портовиков не было предела: все собираемые для городка конструкции монтировались удивительно легко, даже кувалда для подгонки не требовалась! И, самое интересное, работали вроде бы не спеша, «валиком», а результата достигали в кратчайшие сроки. Причем какого результата! Вот немчура!..

Потом на причале появились аккуратные, как на фотографиях в заграничных журналах, верстаки — с подведенной электроэнергией, тисками и массой различных инструментов — всякими там гаечными ключами, отвертками, струбцинами… Словом, работай и получай удовольствие…

Первый рабочий день начался ровно в восемь по удару колокола. Чтоб работалось веселее, из установленного на краю верстака кассетного миниатюрного магнитофона, каких и не видывали в порту, лилась добротная джазовая музыка. Точно в полдень — опять же по колоколу — немцы, все как один, разом положили на верстаки инструменты и, даже не выключив магнитофон, отправились подкрепиться в свою столовую, где к этому времени их уже ожидали на сервированных столах дымящиеся паром тарелки. Поскольку не нужно было толкаться в очереди, обливая друг друга гороховым супом и крепким матом, на прием пищи уходило всего тридцать минут. Тот же колокол извещал о начале второй половины рабочего дня, и немцы, докуривая на ходу свои импортные сигареты, потянулись к рабочим местам.

Здесь последовала общая немая сцена — совершенно немая, не нарушаемая даже магнитофонной джазовой музыкой. Выражая всей своей пухлой немецкой физиономией несказанное удивление, бригадир в сопровождении переводчика (сам-то по-русски, кроме «карашо» и «спасиба», ни бельмеса сказать не может, иностранец занюханный) отправляется на поиски старшего стивидора из местных, отвечающего за контакты с немцами.

Старшего стивидора Буряка на месте не оказалось: обед, святое дело. Появился он минут через сорок после окончания перерыва (А что такое? Имеет право: у него ненормированный рабочий день!) и долго не мог врубиться в очень странную речь переводчика. Думаю, что любой из нас, окажись он на месте этого стивидора, тоже не сразу сумел бы понять, чего от него хотят.

— Наш с вами контракт не предусматривает уборку с причала на время обеденного перерыва инструментов, — очень убежденно говорил переводчик. — Кому он мешает, и для чего это нужно, если перерыв длится всего полчаса? Вы нарушили контракт, потому что теряется время на неоправданный перенос инструмента…

Здесь что-то буркнул бригадир, и переводчик добавил:

— Даже для чего-то магнитофон убрали…

Ничего не понимающий старший стивидор Буряк вместе с надоедливыми иностранцами выходит на оккупированный немцами (в этот раз — в мирных целях) причал.