Роковое совпадение - Джоди Пиколт

Нотариус, занимающийся вопросами наследства, отдает ему копию завещания священника — его огласили месяц назад, когда оно было отослано в суд. Документ прост, как дважды два: отец Шишинский пятьдесят процентов своего имущества оставляет матери, а остальное — своему духовнику Артуру Гвинну из Белль-Шасс, штат Луизиана.

Зубная эмаль — самый крепкий материал в человеческом теле, поэтому ее трудно расколоть. С этой целью Фрэнки опускает вырванный зуб в жидкий азот минут на пять, потому что в замороженном состоянии он скорее раскрошится.

— Слушай, Квентин, — улыбается она прокурору, который нетерпеливо ждет результата, — а ты доллар сможешь сломать?

Он шарит по карманам, потом качает головой:

— Прости, доллара нет.

— Нет проблем. — Она достает монету из своего кошелька, опускает ее в жидкий азот, достает, швыряет на стол и смеется. — А я могу.

Он вздыхает:

— Так вот почему всегда так долго приходится ждать результаты из лаборатории штата!

— Эй, а я разрешала тебе стоять над душой?

Фрэнки достает зуб из ванночки и кладет в стерильную ступку. Она пытается растереть его пестиком, надавливая все сильнее и сильнее, но зуб не поддается.

— Ступка с пестиком? — спрашивает Квентин.

— Раньше мы пользовались пилой, как и судмедэксперты, но каждый раз приходилось менять полотно. К тому же края распила слишком нагреваются и изменяют структуру ДНК. — Она смотрит на него поверх защитных очков. — Ты же не хочешь, чтобы я напортачила с результатами, верно? — Очередной удар, но зуб остается целехоньким. — Боже мой! — Фрэнки достает из жидкого азота второй зуб. — Идем со мной. Хочу положить этому конец.

Она кладет зуб в два полиэтиленовых пакета и направляется к лестнице, ведущей в подвал, в гараж лаборатории.

— Отойди, — велит Фрэнки.

Она опускается на корточки, кладет пакет на пол и достает из кармана рабочего халата молоток. На четвертом ударе зуб трескается, его мелкие кусочки остаются в пакете.

— И что теперь? — спрашивает Квентин.

Пульпа немного коричневатая, хрупкая, но явно различима.

— А теперь жди, — отвечает она.

Квентин, который не привык ночи напролет проводить на кладбище, а потом ехать в Огасту в лабораторию, засыпает в коридоре на стуле. И тут же, вздрагивая, просыпается, когда чувствует на затылке прохладную руку. Он садится так резко, что кружится голова. Перед ним с заключением в руках стоит Фрэнки.

— И? — спрашивает он.

— Зубная пульпа состоит их гибридных антител.

— А простыми словами?

Фрэнки садится с ним рядом.

— Мы исследуем зубную пульпу потому, что в ней содержатся клетки крови, а также клетки ткани. И у тебя, и у меня, у большинства людей ДНК и в клетках крови, и в клетках ткани одинаковые. Но если человеку пересаживают костный мозг, в пульпе будет наблюдаться смешение двух ДНК-профилей. Первый профиль ДНК будет у человека от рождения — он наблюдается в клетках ткани. Второй профиль ДНК — от донора костного мозга — будет наблюдаться в клетках крови. В данном случае при анализе зубной пульпы подозреваемого наблюдается смешение.

Квентин хмуро просматривает цифры на странице.

— Значит…

— Вот тебе доказательство: этого ребенка изнасиловал кто-то другой, — заканчивает за него Фрэнки.

После звонка Фишера о последних новостях я иду в ванную, меня тошнит. Еще раз и еще, пока, кроме кишок, в животе ничего не остается. Правда в том, что человек, которого я убила, не заслужил наказания. И как меня теперь называть?

Я хочу стоять под душем до тех пор, пока не почувствую себя чистой, мне хочется содрать с себя кожу. Но весь ужас в том, что это сидит у меня в сердце. Вырви нутро и смотри, как истекаешь кровью, пока не умрешь.

Как я смотрела на него.

В коридоре я прохожу мимо Калеба, который все равно со мной не разговаривает. Между нами больше нет слов, в каждом слове — обвинение, ион, который может прикрепиться либо к нему, либо ко мне и оттолкнуть нас друг от друга еще дальше. В своей спальне я сбрасываю туфли и одетая забираюсь в постель. Я натягиваю одеяло на голову, дышу в знакомый кокон. Если человек потеряет сознание, а воздуха не останется, что произойдет?

Я не могу согреться. Тут я и останусь, потому что любое мое решение сейчас может вызвать подозрение. Лучше вообще ничего не делать, чем рисковать в очередной раз изменить мир.

Патрик понимает: это у человека заложено на уровне инстинкта — желание ранить другого так же сильно, как ранили тебя. За годы службы в военной полиции были моменты, когда при аресте он проявлял жестокость, кровь текла по рукам, но в те часы она была словно бальзам. Сейчас он понимает, что в теории можно шагнуть и дальше: у человека на уровне инстинкта заложено желание ранить другого так же сильно, как ранили дорогого тебе человека. Только этим желанием объясняется решение забронировать место на рейс № 757, вылетающий из аэропорта Далласа/Форт-Уэрта в Новый Орлеан.

Вопрос не в том, на что он готов ради Нины.

— На все, — ответил бы Патрик не колеблясь.

Она категорически запретила ему преследовать Артура Гвинна, и все действия Патрика до сего момента можно было квалифицировать как сбор информации, но даже себе он не мог бы честно сказать: он летит в Луизиану только для того, чтобы посмотреть этому человеку в глаза, других причин у него нет.

Даже сейчас он не может сказать себе, что будет дальше. Всю жизнь он руководствовался принципами и законами — в армии, на службе в полиции, в роли не пользующегося взаимностью влюбленного. Но законы работают только тогда, когда по ним живешь. А что происходит, когда человек пренебрегает законом и все последствия падают прямо ему на голову? Что сильнее — необходимость следовать закону или мотив, заставляющий повернуться к закону спиной?

Для Патрика оказалось сокрушительным ударом осознать, что ум преступника не так далек от ума человека разумного. На самом деле все сводится к силе желания. Наркоманы готовы продать собственное тело ради дозы кокаина. Пироманьяки — рисковать жизнью, чтобы почувствовать, как вокруг них разгорается пламя. Патрик всегда верил, будучи стражем закона, что он выше этих движущих желаний. Но если твоя одержимость не имеет ничего общего ни с наркотиками, ни с адреналином, ни с деньгами? Если больше всего на свете ты хочешь вернуть обратно ту жизнь, какая была еще неделю, месяц, год назад? И готов ради этого на все, что угодно?

В этом заключался Нинин просчет. Она ошибочно решила: если время остановить — все вернется на круги своя. Он не мог ее винить, потому что сам всякий раз наступал на те же грабли, находясь рядом с ней.

Патрик понимал: он должен спросить себя, не на что он готов ради Нины… а на что не готов.