Охота полуночника - Ричард Зимлер

Я также очень много работал вместе с Жильберто в нашей мастерской и иногда возвращался домой, когда дети и Франциска уже давно спали. По моей вине она страдала от приступов глубокого одиночества. Когда мне не удавалось угадать ее мысли, она печально сидела одна и вязала с пугающей быстротой. Мне не раз приходилось просить ее, прежде чем она откладывала шаль или шарф, и рассказывала, что беспокоит ее.

Но чем больше мужества мы находили для преодоления своих недостатков, тем нежнее становилась наша дружба.

Любой человек, женатый долгое время, каждые несколько лет должен подстраиваться под изменения, происходящие в любимом, и, если угодно, жениться на нем еще раз.

Вскоре после свадьбы я сделал удивительное открытие: любовь Франциски к созданию собственных мантилий и жилетов привела ее, без моего ведома, к использованию тканей с весьма вольными узорами. На второе лето после рождения Эстер, вновь обретя стройность и изящество, она выразила желание сшить себе два платья из тканей, изготовленных в Марокко и в португальской колонии Гоа.

Как я уже говорил, я ничего не знал об этом. Франциска проявляя ту самую склонность к загадочности, которую я впервые угадал в ее глазах, после обеда кроила и шила как одержимая; пока я занимался своими гончарными изделиями и плитками, она раскладывала на полу выкройки, а когда я возвращался домой, она все аккуратно убирала и встречала меня с невинным выражением лица.

Лишь случайно я открыл ее секрет. Это произошло в пятницу вечером, когда я искал в одном из сундуков с одеждой красную шаль, которую подарил ей, когда мы впервые встретились, поскольку, по непонятной прихоти, захотел, чтобы она надела ее на наш субботний обед с Луной Оливейра и Бенджамином. Мне следовало спросить у нее разрешения, прежде чем рыться в ее вещах, но она была у Луны с девочками, а я, как всегда, не смог утерпеть.

Держа лампу в одной руке, я, словно грабитель могил, вытащил первое платье и разложил его на постели.

— Что же это такое? — прошептал я, предвкушая какую-то тайну.

Платье было сшито из плотной шерсти, очень мягкой на ощупь, и украшено розовыми и темно-красными кружками на коричневом фоне; рукава были в виде колоколов, а низкий воротник имел округлую форму.

Второе платье оказалось ярко-желтым, в стиле ампир, с длинными рукавами, и украшено узорами в виде бабочек, вырезанных из треугольников оранжевого и бордового цвета. На расстоянии казалось, что крылья так и трепещут… Это было настоящим чудом.

Я выбежал на улицу и помчался к дому Луны, тяжело дыша, как скаковая лошадь на финишной прямой или на полосе препятствий, и настоял на том, чтобы Франциска вернулась со мной.

— Что-то случилось? — воскликнула моя жена, беспокойно касаясь моей руки.

— Ничего.

— Тогда зачем?

— Идем же. Ты увидишь, когда мы будем дома.

Она пыталась протестовать, но я потащил ее чуть ли не силой, словно ребенок, ведущий своих родителей к сундуку с сокровищами. Оглядываясь назад, она сказала Луне:

— Мы скоро вернемся — по крайней мере, я надеюсь на это.

— Не бойся, я не продам девочек за низкую цену, — хихикнула Луна.

Когда мы только добрались до спальни, Франциска увидела наглядное доказательство своей скрытности.

— Ты разоблачил меня, — сказала она, задыхаясь.

Я поцеловал ее руки.

— Учитывая, что платья возникли откуда ни возьмись, я догадался, что это ты сшила их.

Я весело засмеялся, но ей было не до смеха. Мало того, она начала плакать.

— Франциска, что с тобой?

Сквозь рыдания выяснилось, что она думает, будто я считаю ее творения отвратительными и возмущаюсь столь буйным проявлением ее таланта.

— О, Джон, — простонала она, — шитье этих платьев — самый безрассудный поступок, который я себе когда-либо позволяла. Не знаю, что на меня нашло.

Она неверно истолковала мое изумление и поклялась, что никогда не наденет ни одно из них, если я буду возражать.

— Я лучше брошу их в камин!

— Не делай этого! — воскликнул я.

Вспомнив, как я ухаживал за ней, я достал две монетки в сотню реалов из кармана для часов и вложил ей в руки.

— Послушай меня, Франциска, я заплачу тебе за жилет из любой ткани, которую ты выберешь, но при условии, что он будет приводить всех в изумление!

Я погладил жену по щеке — именно так я обычно снова завоевывал ее расположение.

— Я никогда не видел ничего великолепнее.

Я встал позади и начал расстегивать платье, что было на ней.

— Потерпи минутку, — сказал я.

Она посмотрела на меня через плечо и попыталась возразить:

— Не сейчас — у нас нет времени. Мы займемся этим позже, обещаю. Ведь у нас сейчас субботний ужин, и Бенджамин вот-вот должен подойти к Луне.

Я игриво шлепнул ее пониже спины.

— Я только хочу, чтобы ты примерила одно из этих платьев, испорченная девчонка! Платье с бабочками. Пожалуйста, ведь оно — восхитительно.

— Но я умру от стыда, Джон.

— Глупости. Тем более, нам не помешает испытывать стыд хотя бы раз неделю.

Она фыркнула.

— Джон, поверь, такая философия не поможет мне в настоящий момент. Да я в отчаяние приду, когда они уставятся в изумлении на то, что я сотворила.

Я стиснул ее в своих объятиях, потом укусил за мочку уха так, что она взвизгнула.

— Сделай это для своего мужа, — прошептал я, — который не чувствует к тебе ничего, кроме нежности.

— Но в этот момент я не вижу в тебе особой нежности, — заметила она.

— Напротив, это — высшее проявление моих чувств. Я уверяю тебя, что они нежнее розы, — я прижал ее к себе еще сильнее и застонал.

Когда Франциска надевала платье, стоя у зеркала, я поднес поближе лампу, чтобы мы смогли все как следует рассмотреть. Я никогда не видел ее более очаровательной. Казалось, что бабочки на рукавах вот-вот взлетят.

— Признайся, — рискнул я предположить, — ты выбрала этот узор специально для меня.

Франциска лукаво улыбнулась, но потом скривила губы.

— Суббота — священный день для Бенджамина и Луны. Это может оскорбить их чувства.

— Глупости. Неужели ты думаешь, что Бог был бы достоин нас, если бы его оскорбляла женщина с развевающимися крыльями?

Я подтолкнул ее к двери и, когда она остановилась в нерешительности, обнял и повлек за собой по лестнице, нарочно наталкиваясь на стены, так что она не могла удержаться от смеха и криков. Когда я подвел ее к дому Луны, Бенджамин уже был там.

Старый аптекарь наклонился вперед, поправил очки на кончике носа и сказал в изумлении: