«Белое дело». Генерал Корнилов - Генрих Зиновьевич Иоффе

Через несколько дней, 6 января, была предпринята попытка покушения на М. Урицкого — большевистского комиссара Всероссийской комиссии по делам о выборах в Учредительное собрание. И почти одновременно произошел трагический инцидент, который мог, несомненно, быть рассчитан на дискредитацию Советской власти.

В конце ноября, когда по постановлению Временного правительства планировалось открытие Учредительного собрания, на квартире члена кадетской партии графини С. Паниной проходило совещание, обсуждавшее тактическую линию кадетов. Решено было, не дожидаясь сбора большинства членов Учредительного собрания, избрать временного председателя и заседать каждый день до установления полного кворума. Решение явно было направлено против Советского правительства, уже взявшего дело открытия Учредительного собрания под свой контроль.

В тот день, когда проходило это совещание (27 ноября), на квартире Папиной был произведен обыск, вызванный отказом Паниной (она занимала пост товарища министра просвещения) сдать Советской власти министерские деньги. Панина была арестована, а вместе с ней два члена кадетского ЦК бывшие министры Временного правительства врач А. Шингарев и юрист Ф. Кокошкин, заночевавшие у нее на квартире. Арест Шипгарева и Кокошкина совпал с декретом об объявлении «членов руководящих учреждений партии кадетов» врагами народа, и оба они были переправлены в Петропавловскую крепость{72}. Сохранился дневник А. Шингарева, который он вел в тюрьме с момента ареста до 5 января 1918 г. Ряд записей дневника, несомненно, представляет большой интерес: они проливают свет на понимание природы революции многими ее современниками, даже прямыми противниками Октября.

14 декабря, в годовщину восстания декабристов, А. Шингарев записывал: «Стоило ли делать революцию, если она привела к таким результатам?» — и отвечал на свой вопрос: «Наивно и близоруко думать, что революцию можно делать или не делать: она происходит и начинается вне зависимости от воли отдельных людей… Революция была неизбежна, ибо старое изжило себя… С весны 1915 года она стала роковой неизбежностью, и это я увидел осенью 1916 года…» Шингарев, конечно, отвергал большевизм, социализм вообще. Взгляды социалистов представлялись ему «фантазией детей, желающих поймать звезды своими ручонками»; «они похожи на персонаж из новелл Боккаччо, который хочет «загнать ослов дубиной в рай». Но «рано или поздно, — писал Шингарев, — начнется постройка повои государственности на единственно возможном и незыблемом фундаменте. Вот почему я приемлю революцию, и не только приемлю, по и приветствую, и не только приветствую, но и утверждаю. Если бы мне предложили начать ее сначала, я не колеблясь бы сказал теперь: «начнем!»

Это было написано в Трубецком бастионе Петропавловской крепости…

По свидетельству сестры Шингарева, А. И. Шингаревой, ожидалось близкое освобождение Кокошкина и Шингарева. Нарком юстиции левый эсер И. Штейнберг уже просмотрел их дела и не нашел там материала для обвинения. Но 6 января оба — Кокошкин и Шингарев — по просьбе родных были переведены в Мариинскую больницу. Здесь в ночь с 6 на 7 января они были зверски убиты. Известно, что в убийстве участвовали анархиствующие матросы и солдаты, которые будто бы собирались затем двинуться в Петропавловскую крепость, чтобы перебить там арестованных министров Временного правительства. Однако из показаний конвоиров, зафиксированных в официальном обвинительном заключении, следует, что в группе матросов, одетых в бушлаты и бескозырки с надписями «Ярославец» и «Чайка», находились какие-то люди в штатском и шапках. Из того же обвинительного заключения видно, что фактическими организаторами преступления являлись начальник милицейского комиссариата 1-го Городского района II. Михайлов и его подручный II. Куликов, вербовавшие и подстрекавшие матросов и солдат во главе с неким Басовым.

Немедленно по получении сообщения о том, что произошло в Мариинской больнице, В. И. Ленин дал распоряжение о разыскании и наказании преступников{73}. Была создана следственная комиссия в составе управляющего делами Совнаркома В. Бонч-Бруевича, наркомюста Штейнберга и наркома по морским делам II. Дыбенко. А. М. Коллонтай вспоминала, что потрясенный случившимся В. И. Ленин говорил ей: «То, что вынужден был терпеть Керенский, того не потерпит власть рабочих и крестьян. Наше государство народное, а народ требует законности и справедливости»{74}. Не всех участников преступления удалось привлечь тогда к суду революционного трибунала. Но пролетарская диктатура с самого начала повела борьбу не только против враждебных ей классов, но и решительно надевала узду революционной законности на анархические проявления и уголовщину. Эта вторая задача, может быть, была не легче первой. Как раз накануне убийства Шингарева и Кокошкина, выступая на заседании ВЦИК, В. И. Ленин прямо говорил, что революция «не может сразу быть преподнесенной народу в чистеньком, гладеньком, безукоризненном виде… И те, кто доказывает вам противное — те либо лгуны, либо человеки в футляре»{75}. Ио только мощь Советов, которые по-пролетарски, по-крестьянски ломали отжившие устои старого строя, способна была теперь покончить с проявлениями хаоса, разрухи и беспорядков.

Много лет спустя белоэмигрантский историк революции С. Мельгунов писал: после роспуска Учредительного собрания «Россия большевистская пошла в неведомую темную даль будущего с фонарем ленинизма…» Но он же признал, что Россия небольшевистская могла идти в даль будущего только под славными знаменами добровольчества, возглавляемого Алексеевым и Корниловым. Третьего было не дано…

В «Ледяном» походе

Но кто так мог думать тогда, в январские дни 1918 г., в Новочеркасске?

Революция вздыбила Тихий Дон. Казалось, вековечный казачий уклад рушился на глазах.

10 января в станице Каменской собрался съезд представителей вернувшихся с фронта. Прибыли делегаты от двадцати одного казачьего полка, пяти батарей и двух запасных полков. На съезд из Воронежа приехали руководители Донского областного ВРК (избранного еще в 20-х числах октября 1917 г.) С. Сырцов, А. Френкель и др., а также представители Московского Совета и ВЦИК М. Янышев и А. Мандельштам. Они оказывали большое влияние на инициаторов съезда казаков-фронтовиков вахмистра Ф. Подтелкова и прапорщика М. Кривошлыкова. Съезд принял резолюцию, в которой говорилось, что власть в Донской области переходит к образованному съездом казачьему Военно-революционному комитету во главе с Ф. Подтелковым и М. Кривошлыковым. По это пока носило лишь декларативный характер. В Новочеркасске по-прежнему заседало «Донское войсковое правительство» во главе с атаманом А. Калединым. На Дону, таким образом, возникло нечто вроде двоевластия, причем соотношение сил явно складывалось не в пользу Новочеркасска. Все новые полки признавали власть Каменского ВРК, который к тому же вот-вот готов был войти в прямую связь с командованием советских антикалединских войск.

Каледин попытался упредить неизбежный удар. По его распоряжению в Каменскую для переговоров была направлена делегация «войскового правительства» и одновременно начата подготовка отряда для разгона казачьего ВРК. На переговорах калединские делегаты, играя на «казачестве» Подтелкова и Кривошлыкова, стремились «отвратить» их от соглашения с «московскими большевиками». Но Подтелков и Кривошлыков не пошли на это и сами предъявили калединцам обвинение в связи с Добровольческой