Отпуск по ранению - Вячеслав Кондратьев

– Это хорошо или плохо? – спросила Тоня.

– Увы, мы все воспитаны на святой русской литературе, а в ней слишком много психологии.

– Этим она и хороша, – сказала мать.

– Для мужчины много психологии, наверно, плохо, – заявила Тоня уверенно.

– Браво, Тоня! Для дочери военного такое заключение вполне естественно. Я согласен – плохо. – Сергей засмеялся.

– Сережа, ВЫ сами не верите в то, что говорите.

– Возможно, Ксения Николаевна, возможно… – небрежно бросил Сергей.

Потом они говорили еще о чем-то. Володька не прислушивался – голову толчками била боль, но когда Тоня завела разговор о Степановой, он напрягся.

– Какой Степановой? – спросила мать.

– Это жена… точнее, вдова его однополчанина, – ответила Тоня. – Когда он пришел от нее, я еле-еле вырвала у него клятву не совершать сумасшедших поступков…

– Расскажите подробней, Тоня. Я ничего об этом не знаю, – взволнованно попросила мать.

– Ну, Володька, выполняя приказ, не послушал этого Степанова… В общем, почему-то он считает себя виноватым в его гибели…

– Опять психология, – бросил Сергей.

– А может, это совесть, – не сразу и очень тихо произнесла мать.

– Глупость! – быстро вступил Сергей. – В суматохе боя совершенно невозможно рассчитать последствия своих поступков. Володька ни в чем не виноват!

– Что вы еще знаете? – так же тихо спросила мать, но тут раздались звонки в дверь, и она пошла открывать. – К тебе пришли, Володя.

Володька с трудом поднялся, вышел из комнаты – в кухне стояли Витька Бульдог и Шурка Профессор.

– Проститься пришли, Володь… В училище нас берут. Меня – в артиллерийское, а Витьку в пехотное, – сказал Шурка.

– Прекрасно, что в училище! – бодро произнес Сергей. – Через три месяца – лейтенанты.

– Нам сказали – шесть месяцев, – уточнил Витька.

Володька смотрел на этих мальчишек и думал, что действительно через шесть месяцев они будут командирами, будут распоряжаться жизнью и смертью десятков людей, и нет у них за плечами даже тех лет срочной службы, которым он придавал такое значение.

– Как настроение? – таким же бодрым голоском спросил Сергей.

– Хорошее, – ответили они разом.

– Витька, ты хоть знаешь, сколько бойцов в стрелковом взводе? – как-то уныло задал вопрос Володька.

– Пока не знаю… Но подучат нас, Володь…

– Подучат, подучат, – подтвердил Сергей.

У Володькиной матери повлажнели глаза. Она подошла к ребятам, провела рукой по остриженным их головам и прошептала:

– Мужества вам, мальчики, мужества.

Потом ребята простились со всеми за руки, особенно трясли Володькину, и вышли тихо, чинно, как и вошли.

– Господи… – пробормотала мать. – Такие мальчики – и будут воевать.

– Я таким же был на финской, – пожал Сергей плечами, вынул папиросы, закурил.

Затем они пошли в комнату, сели за стол. Володька тер голову и морщился от боли.

– К нашему счастью, – начал Сергей, – сегодняшний прощальный вечер не должен быть уж очень печальным. Конечно, фронт есть фронт, но будем надеяться, Володька, что твоя дальнейшая служба будет немного полегче и тебе не придется больше хлебнуть того, что довелось подо Ржевом. Мне хочется поблагодарить Тонечку, которая, как я уже говорил не раз, прямо-таки ангелом-хранителем пришла в этот дом… Но хочу напомнить, – добавил он шутливо, – без меня вашей встречи не произошло бы. Салют!

"Надо сейчас и сказать, – думал Володька, – надо сейчас и сказать… Рубить – так сразу! Чем дальше, тем трудней будет это". Он измученным взглядом обвел всех, и когда встретился с глазами матери – та вздрогнула, сжалась, отвела глаза, а потом вдруг выпрямилась и сказала тихо, но очень отчетливо:

– По-моему, мы все заблуждаемся… Володя… Володя… кажется, принял другое решение…

– Мама! – вырвалось у Володьки облегченно, и сразу же прошла боль, сдавливавшая его голову.

– Володька! – вскрикнула Тоня.

Сергей каким-то мертвым голосом, глухо спросил:

– Это правда, Володька?

– Мама… значит, ты поняла… Тоня… Простите меня, но по-другому я не могу. Я должен… должен к своим ребятам… Ждут же меня… Им, только им я должен доказать… Понимаете? Должен!

– Нет, нет! Володька! Ксения Николаевна! Сергей! Да скажите же ему! Нельзя так, нельзя! Он ни о ком не подумал – ни обо мне, ни о матери! Ни о ком!

– Он и обо мне не подумал, – странно усмехнувшись, сказал Сергей.

– Вы-то здесь при чем? – почти грубо и в упор спросила Тоня.

– Во мне тоже есть эта… психология. – Он пожал плечами. – И я тоже воспитан на этой самой… святой… – Он оглядел всех с той же непонятной усмешкой, а потом, буркнув "Салют!", быстро вышел из комнаты.

Володька бросился за Сергеем, но в коридоре уже хлопнула входная дверь, и он вернулся. Не входя в комнату, он услышал, как мать что-то говорила Тоне…

Он повернулся и пошел в свою комнату, бросился на кушетку вниз лицом. Самое главное позади. Он закрыл глаза, и перед ним поплыла дорога… Замелькали телеграфные столбы, побежали поля, перелески, березовые рощи, бедные серые деревни – русская, родная, политая потом и кровью земля, которую должен он во что бы то ни стало защитить и спасти…

И покой, особенно ощутимый после разлада и разброда последних дней, сошел на него: он возвращается "на круги своя", на свой, выбранный им самим путь, путь, по которому идет его народ, и ему остается только одно – пройти этот путь достойно, без тех ошибок и недогадок, которые допустил по неопытности и по мальчишеству.

Он сразу словно вырубил себя из московской жизни… Он был уже там, подо Ржевом, рядом со своими ребятами.