Бравая служба - Роман Хаер

Артиллерийское сдерживание картечно-веерными импульсами атак рогатых тварей, накатывающих волнами на нашу высотку. Фактически зенитный отстрел летучих демонов, попробовавших сбросить нас с господствующей высоты воздушными налетами. Третий магический танк, который двойным попаданием огромных огнешаров выбил у меня одного бойца, ранив парня и повредив его ранцевый бластер. Надо сказать, что геройский джибластерщик не покинул поле боя, а мужественно остался в заграждении, вооруженный одним лазерным пистолетом. Пару раз мне казалось, что всё – нас сейчас сомнут. Страха в тот момент не было – накатывали лишь злость и сожаление о том, что не удержали высоту.

Но удача не покинула наше безумное отделение, и высоту мы удержали до прихода подкрепления. Сначала небо потемнело от тучи бойцов в СВЗ (Руди прислал дополнительно более ста летунов, успев организовать допнабор на всех мировых наемнических биржах). Затем вернулась пехота прикрытия, а вскоре я услышал характерную бластерную канонаду с соседнего холма – заработала еще одна артиллерийская батарея. Потом прибежал гонец из штаба, и нас отозвали в тыл.

Прекратив ведение огня, я включился в эфир (во время бластерной стрельбы отделение отрезано от информационного поля), и на нас обрушились приказы и поздравления. И только тогда я с удивлением узнал – мы сдерживали напор превосходящих сил противника более четырех часов.

– Самоучка! – заорал в эфире стрелковый инструктор, радостно поблескивая белками глаз. – Служили бы мы сейчас в армии – не ушел бы ты без ордена! С меня причитается!

– Ладно, командир, чего уж там, – засмущался я. – Ты, главное, ребят моих не забудь – орлы!

– Не волнуйся, отдельно поощрим, – успокоил меня военный (солдатики довольно, но при этом тихонько загомонили) и, прищурившись, пообещал: – А с контуженным ветераном я потом сам разберусь. Давно ему на пенсию пора…

– Мне бы обратно, – запросился я, не желая заострять внимание на этом моменте. – А то там меня уже почти десять часов дожидаются, как бы чего не случилось…

– Понимаю, что не один мой фронт на тебе, – посерьезнел командующий. – Жалко мне тебя отпускать, но что ж поделать.

– Справитесь? – не удержался я от риторического вопроса.

– Теперь да, – серьезно ответил командир и отдал мне честь.

Обычно я использовал этот военный жест только в качестве насмешки, но теперь, приложив правую руку кончиками пальцев к опаленному забралу бронешлема, вдруг почувствовал, что отдал честь на полном серьезе. Этим простым жестом я отдавал дань уважения поколениям русских воинов, со времен Ярослава до наших дней, при этом ставил себя в этот ряд, обязуясь в случае необходимости служить и защищать свою землю до последней капли крови.

Возвращение в офис я бы назвал триумфальным. Едва я пересек порог гашек-камеры, сразу попал в крепкие руки наших военных, и меня начали качать. Взлетая под потолок, я думал только о том, что никогда еще в нашем мире не подвергался чествованиям. В мире Ворк меня частенько прилюдно хвалили, вручали ценные призы и подарки, награждали и поощряли, а вот на родной Земле я всего этого великолепия был лишен. И вот наконец-то (на старости лет, кхе-кхе) меня оценили по заслугам. Впрочем, подлетал я беспокойно – брыкался и вырывался из цепких лап людей в форме, снедаемый тревогой за изнывающих на фрегате друзей. Спас меня Рудольф Иванович, пообещав лишить весь военный отдел фирмы только что выписанной премии, если меня тотчас же не отпустят. Как только мои ноги ощутили твердую поверхность, они рванули в направлении джакузи с зеленой краской. Только краем глаза успел заметить в уголочке ревущую Леночку во главе своей пиар-группы, по-прежнему всеми игнорируемую.

Значительно позже я узнал, как происходил разбор полетов, даже более того – тщательный анализ моих экспрессивных действий на высотке: неподчинение старшему по званию, втягивание необстрелянных солдатиков в военную авантюру и прочие почти штатские истерики. И вот какая странная получилась ситуация – все иностранные эксперты осудили мои действия, разве что японские специалисты признали, что я действовал практически как истинный самурай и неподчинение мое вполне обоснованно, ибо сержант «потерял лицо». Зато наши командиры встали за меня стеной в полной уверенности, что я поступил единственно правильно и в очередной раз продемонстрировал миру душу российского солдата, заключающуюся в исконном: «Русские не сдаются!»

Впрочем, у меня на все есть единственное оправдание – я просто не мог поступить иначе. Я чувствовал, что мы можем удержать эту высотку. Я много лет готовился к этому моменту. Мы были сильнее, и я не мог позволить своим бойцам отступить – иначе потом долгие годы гнал бы воспоминания об этом случае из головы, полный стыда за свою трусость и сожаления об упущенных возможностях.

А насчет поддержки командования – она имела место быть исключительно из-за наших удачных действий на поле боя. Сбросили бы нас демоны с высотки – ни о каких восхвалениях речи бы не велось, и даже наоборот – всех собак бы на нас навесили да во всех неудачах обвинили, и выступало бы мое бравое артиллерийское отделение в качестве полковых козлов отпущения. Думаю, не будь наши действия на высотке столь успешными, не видать мне последующей поддержки отцов-командиров, как своих ушей без видеонаблюдения. Впрочем, такова жизнь, и я знал, на что шел, прекрасно понимая, что меня спасет только великое и сакраментальное: «Победителей не судят». Так оно и вышло – остальное считаю домыслами и вымыслами.

Кстати, вспоминаю по этому поводу одну историю.

Давным-давно в перманентно воюющую Японию попал европеец, и так случилось, что он предстал пред очи будущего сёгуна, тогда еще просто местного правителя нескольких провинций. Разговорились они о политике, и будущий сёгун (далеко не единственный претендент на единовластие в постоянно воюющей самурайской стране) спросил с негодованием: «Что может оправдать бунт против правителя?!» Европеец, тоже знатный боец, воюющий за Англию, бунтующую в те времена против владычества Испании, так прямо и заявил: «Успех бунта». Правитель провинций прилюдно осудил неумного дикаря, но в душе согласился с ним, полюбил и приблизил, со временем сделав вторым после себя человеком в Японии.

Вот и мой бунт признали обоснованным исключительно из-за успеха. Впрочем, что-то я повторяюсь.

* * *

Тем временем солнце опустилось за горизонт и настали сумерки – камни на островке посреди бескрайнего океана начали остывать. Я, к этому времени обсохнув и одевшись, встал и устало замахал руками. Вскоре от фрегата отделился шлюп, на котором к моему островку направлялась целая делегация во главе с Лией. Лодка подошла, и меня заботливо приняли на борт могучие лапы огров. Я и в самом деле что-то сдал – навалилась усталость, естественный нервный откат. Хотелось только одного – спать. Даже шевельнуться было безумно лень, и я доверил свое обмякшее тельце Дехору, который внес меня на борт на руках, как обычно носил рыжего лентяя.

– Весь день валялся на солнышке, а гляди, как вымотался, – бормотали все, глядя на меня, укатанного полностью. – Видно, в самом деле непросто это – с духами общаться…