Убийство в Озерках - Мария Шкатулова

«Чего мне бояться? Не стану я по телефону ничего говорить. А если приедет, скажу, что по телефону не хотел его расстраивать таким ужасным известием. И нечего мне бояться», — уговаривал он себя.

Все это ерунда, неврастения, усталость. Сколько ему пришлось передумать за это время, сколько всего переделать, сколько подергаться. Кому все это под силу? И то, что он нервничает и тревожится перед последним оставшимся ему испытанием, — это нормально…

Салтыков встал, расправил плечи, прошелся по комнате, открыл окно, вдохнул полные легкие холодного январского воздуха, постоял, вглядываясь в темноту. «Завтра. Завтра все кончится…»

Он слегка передернул плечами от холода, почесал правый бок, зевнул, аккуратно закрыл окно и отправился спать.

Когда Нина подъехала к зданию областного суда, было уже начало одиннадцатого, и в зале заседаний № 3, куда ее направили в канцелярии, было полно народу. Она пробралась на единственное свободное место справа от входа, у самой стены, и оглядела публику.

Лёлю она заметила сразу: та сидела в первом ряду и, обернувшись, помахала ей рукой, приглашая перебраться поближе. Нина отказалась — ей хотелось быть одной.

К ее удивлению, Мироновой в зале не было, и только потом она поняла, что свидетели ждут своей очереди в отдельном помещении.

Зато Салтыков был на месте. Нина видела его спину и лоснящуюся плешь. Он пришел с кем-то из своих, и сидящий рядом с ним мужчина все время наклонялся к нему и что-то говорил на ухо.

Больше Нина никого не знала, но, видимо, хорошо одетые люди, сидящие в первых двух рядах, были знакомыми Салтыкова, тогда как остальную часть публики составляли в основном старички и старушки, пришедшие насладиться бесплатным зрелищем.

Открылась боковая дверь, и в зал вошла секретарь суда. За ней показались государственный обвинитель в синей форме и адвокат: на правой щеке у него, как всегда, полыхали фурункулы.

Когда ввели Юрганова, все замолчали и уставились на него. Он был бледен, но, как показалось Нине, спокоен. Милиционер, молодой человек со слегка оттопыренными ушами, запер его в клетке, снял наручники и встал рядом, заложив руки за спину. Она смотрела на Юрганова глазами полными слез и не знала, радоваться ей тому, что он не видит ее, или нет. «В клетке, бедный мой… как зверь». Ей хотелось подойти, прижаться губами к его рукам, сказать что-нибудь, утешить, как утешают маленьких детей, когда они несправедливо обижены, сказать, что она рядом, что она ни на минуту не забывала о нем все это время, что она…

— Прошу встать. Суд идет, — донесся до нее голос секретаря.

Снова открылась боковая дверь, и судья, высокая, крупная женщина лет пятидесяти, с суровым взглядом из-под нахмуренных бровей и жесткой складкой у рта, в сопровождении народных заседателей, двух пожилых мужчин невысокого роста, казавшихся рядом с ней еще ниже, чем они есть на самом деле, вошла в зал. Все трое были одеты в черные мантии.

Все поднялись, и чья-то объемистая спина на мгновение заслонила от нее Юрганова. Потом судья огласила состав суда, спросила, нет ли отводов и, получив отрицательный ответ, открыла лежащую перед ней толстую серую папку.

— Слушается дело по обвинению Юрганова Льва Александровича по статье 105, часть первая, УК Российской Федерации, — громко и раздельно произнесла судья, и в зале стало так тихо, что Нине показалось, будто она слышит удары собственного сердца.

— Подсудимый, встаньте!

Все как по команде опять уставились на Юрганова, и, не успела судья открыть рот, чтобы задать свой вопрос, как вдруг с шумом распахнулась входная дверь, и… Марго, в широком меховом манто, растрепанная, в слегка съехавшей на бок черной фетровой шляпе с полями и цветастой шали на плечах, ворвалась в зал. Присутствующие обернулись и с негодованием зашикали. Судья, постучав по столу карандашом и строго оглядев вошедшую поверх очков, грозно сказала: «Тишина, пожалуйста!» — и опять повернулась к подсудимому.

Нина откинулась немного назад и прижалась к стене, чтобы Марго не заметила ее, но та, как ни странно, и не пыталась разглядеть ее среди присутствующих. Она села по другую сторону прохода, шепотом попросив подвинуться какого-то пожилого мужчину, и уставилась на Юрганова.

«Боже, что она здесь делает? — с ужасом подумала Нина. — Она же еще позавчера была в Лондоне. Неужели до такой степени захотелось развлечься? Не хватало только, чтобы она привела с собой Женечку, чтобы потом было с кем поделиться впечатлениями. Никогда ей этого не прощу».

— Итак, подсудимый, — раздался опять голос судьи, — назовите свою фамилию, имя и отчество.

— Юрганов Лев Александрович, — голос его звучал тихо, но твердо.

— Год и место рождения?

— Ленинград, 1948.

— Образование?

— Высшее.

— Семейное положение?

— Разведен.

— Дети?

— Нет.

— Место работы?

— Не работаю.

— Последнее место работы?

Нина слушала короткие вопросы и еще более короткие ответы, и у нее перед глазами опять вставала его «нелепая жизнь».

— Оглашается обвинительное заключение, — сказала судья, и прокурор, невысокий лысеющий мужчина лет сорока, встал и откашлялся.

— Уважаемый суд! Сегодня мы рассматриваем уголовное дело по обвинению Юрганова Льва Александровича, 1948 года рождения, в совершении убийства… Тридцать первого октября прошлого года в дачном поселке Озерки N-ского района Московской области…

Нина то вслушивалась в сухие слова прокурорской речи, то со страхом смотрела на Юрганова, который казался ей странно безразличным, то с обидой думала о том, что, войдя в зал, он даже не попытался поискать ее глазами, то принималась плакать, и тогда сидящая рядом старуха косилась на нее, как на душевнобольную. То молилась: «Господи, помоги ему, сделай так, чтобы произошло чудо, сделай так, чтобы его оправдали, он же ни в чем не виноват…»

— …и нанес удар по теменной кости, использовав в качестве орудия преступления двухкилограммовую гирю, — продолжал прокурор.

По залу прошел возмущенный шепот, и судья опять постучала по столу карандашом. Прокурор откашлялся, и в наступившей тишине снова зазвучала его речь.

«Почему он не ищет меня, — думала Нина, — почему не смотрит в зал? Ведь я просила адвоката передать ему, что приду. Неужели не передал? Но почему? И как теперь быть? Я сама виновата: не надо было опаздывать…»

— …что и подтверждают факты, установленные в ходе предварительного следствия, — как сквозь вату доносился до Нины монотонный голос прокурора.

«Сейчас он закончит, — думала Нина, — и будут вызывать свидетелей. Потом выступит адвокат, который не верит собственному подзащитному. А потом — приговор. И все будет кончено — его уведут. Сразу или потом, когда все выйдут? Нет, наверное, сразу. И я не успею ничего ему сказать. Ни сказать, ни проститься. Ни дать знать, что я здесь и что я никогда не верила, что он убил эту несчастную женщину… Впрочем, пока они будут открывать его клетку, я успею. Мне придется кричать, чтобы он услышал, и все эти люди будут смотреть на меня? Зачем они пришли? Что им нужно? Неужели это бесплатное зрелище заменяет им театр? Чужое горе… Они, как стервятники, слетаются на падаль… А Марго… кто ее принес? И как она узнала? Она же терпеть его не могла… Пришла убедиться в своей правоте, посмотреть на мои слезы и пожалеть? И завести свою вечную шарманку: «Я тебе говорила, я тебя предупреждала…» Зачем она всегда в самые неподходящие моменты вторгается в мою жизнь?…»