В объятиях принцессы - Джулиана Грей

Олимпия согласился, но сказал, что с чего-то надо начинать. По крайней мере он уверен, что человеку, с которым они пришли на встречу, можно доверять.

Следует отдать должное агенту Олимпии: он казался искренне удивленным, когда мужчины, сидевшие за соседним столом, встали и наставили на них пистолеты. И сражался до конца, пока не рухнул на пол с пулей в голове.

Сомертон лично отправил в лучший мир двух нападавших и вполне мог сбежать, если бы не герцог Олимпия, который получил сильный удар по ребрам стулом, и его пришлось спасать. Теперь они оба гнили в грязной германской темнице, подвергаясь постоянным допросам. Нельзя было не признать, что их вели превосходно подготовленные люди. Пытки причиняли адскую боль, но при этом не было повреждено ни одного жизненно важного органа, не сломано ни одной кости. Так могло продолжаться бесконечно. По непонятной причине заговорщики сохраняли ему жизнь.

Он их ненавидел.

Скоро они вернутся. Он утратил понятие о времени и не мог с точностью сказать, сколько дней или недель провел здесь. Но он точно знал, что после последнего допроса уже прошло время. А мучители всегда были пунктуальны. Худощавый нервный немец приходил по ночам, а общительный и мускулистый – днем. Или наоборот. Во времени суток он не был уверен – в камере не было окна. Да и какая разница? Лежа на камнях и задыхаясь от наполнявших воздух отвратительных миазмов, перестаешь думать о смене дня и ночи.

Сомертон осторожно вытянул сначала одну ногу, потом вторую. Было очень больно, но кости вроде бы целы. Откуда-то издалека донесся крик, но почти сразу оборвался.

– Зачем так орать? – пробормотал лежащий рядом Олимпия. – Легче-то все равно не становится.

– Не у всех здешних заключенных есть такая подготовка, как у вас, ваша светлость, – заметил Сомертон. Разбитые губы мешали говорить.

– К сожалению, я в плохой форме, – вздохнул герцог.

Говорить было тяжело, но Сомертон решил продолжить беседу:

– Как ты думаешь, она жива?

– Надеюсь, что да. Иначе это все зря.

– Она будет нас искать.

– Я буду молиться, чтобы ей не удалось нас найти. – Послышался сдавленный стон и лязг металла – Олимпия подвинулся. – Надеюсь, она поступит разумно и отправит телеграмму в Лондон.

Сомертон в этом сомневался. И это сомнение лишь усугубляло его мучения. Он был согласен вытерпеть любые пытки, только бы милый Маркем не попал в руки революционеров. Одна лишь мысль о такой возможности доставляла ему более сильную боль, чем побои.

Маркем… Луиза, в чреве которой, возможно, растет ребенок, зачатый под сказочным солнцем Фьезоле. Его Маркем. Их ребенок.

– Я все время думаю, – задумчиво сказал Сомертон, – почему они сохраняют нам жизнь.

– Потому что мертвый человек ничего не стоит. Это же элементарно. Я удивлен, что ты задаешь такие вопросы.

– Но им не нужно сохранять нам жизнь, чтобы заманить сюда Луизу.

– Мой дорогой друг, дело не только в том, чтобы захватить принцессу. Английский герцог и английский граф, которых ценит сама королева, весьма выгодный товар для новой республики.

Сомертон чувствовал во рту привкус меди и рвоты. Он сплюнул, но привкус остался. Все это, разумеется, ему известно, но надо было продолжать разговаривать о разумных вещах, чтобы не соскользнуть в бездну безумия.

– Мы же не сказали им, кто мы, – заметил он.

– Но она знает. Динглби знает. Чертова гувернантка уже скорее всего вернулась из Англии, не сумев заполучить Стефани. Сейчас она на грани краха. Две принцессы благополучно вышли замуж, и каждая ждет ребенка, и обе находятся вне сферы ее влияния. Мы с тобой – ее последняя надежда. Спелая слива, нежданно-негаданно упавшая ей прямо в руки. – Голос герцога был задумчивым.

– Луиза не допустит, чтобы ее использовали революционеры.

– Кто знает?

– Для нее нет ничего важнее, чем ее народ. Ее намерения не подлежат сомнению.

Снова звякнули цепи.

– Ты, мой друг, вероятно, не видел, как твоя жена смотрит на себя.

Черт, черт, черт! Граф ощутил сильную боль под ребрами и понял, что пытки тут ни при чем.

– Пари, ваша светлость?

– Идет. Ставки?

– Мой лучший агент в Вене.

Порывистый вздох.

– Фон Эстрич?

– Он самый. На твоего парня в Санкт-Петербурге.

– Ты можешь взять себе Курикова совершенно бесплатно.

– Тогда на твоего агента в Сараево. Того, что прошлой весной украл слона.

Олимпия засмеялся:

– Ты тоже слышал об этом? Хорошо. Ставки достаточно велики, чтобы быть интересными. Значит, твой фон Эстрич против моего Принципа на то, что она появится здесь и станет оплакивать твои раны.

– А я утверждаю, что она выдержит, свяжется с британским консулом в Берлине и потребует лейб-гвардейский полк, чтобы выбить анархистов из замка.

Олимпия промолчал. Вдали раздался шум. Похоже, пришло время очередного допроса. Кто придет, худой палач или тяжеловес? Сомертон надеялся, что тяжеловес. Он сильнее, но не склонен к напрасной жестокости.

– Что такое, старина? Я слышу коварные нотки в твоем голосе. – Сомертон прислонил гудящую голову к прохладной стене.

– Не понимаю, о чем ты.

– У тебя есть туз в рукаве? Не хочешь поделиться?

– Нет, я…

Голоса стали громче, и слова застряли в горле у Олимпии. Брякнули ключи, лязгнул замок. Этот ставший уже знакомым звук заставлял кровь застыть, поскольку являлся предвестником новых мучений. Что они придумают на этот раз? Горящие сигареты? Клещи? Погружение головы в ледяную воду?

– Доктор для заключенных, – сообщил стражник.

Боже правый, только не это. Все оказалось даже хуже, чем он думал.

Сомертон вцепился в кандалы.

– Мне нужен свет, – сказал знакомый голос по-немецки, – но не слишком яркий, чтобы не причинял пленникам лишней боли.

Сомертон похолодел.

Откуда-то появился фонарь, осветив лицо посетителя. Знакомые высокие скулы, твердый подбородок, низко надвинутая на лоб шляпа.

– Похоже, они в плохом состоянии, – проговорил доктор, и только Сомертон уловил в этом родном голосе легкую дрожь.

Он закрыл глаза. Свет действительно подействовал на них весьма болезненно.

Рядом с ним раздался стук. Фонарь поставили на пол.

– Ты можешь открыть глаза? – спросил голос, на этот раз по-английски.

– Да, Маркем, – ответил Сомертон и открыл глаза.

– Ирония судьбы, – заметил Олимпия. – Кажется, у меня только что появился агент в Сараево.