Блэк - Александр Дюма

К этому времени он, естественно, уже переведет дух и сможет предъявить свои претензии.

Все случилось, так, как и предвидел шевалье: проехав километр на подножке мальпоста, он пришел в себя, дыхание его восстановилось, а лошади, достигнув подножия горы, сначала перешли с галопа на мелкую рысь, а затем с мелкой рыси на шаг.

Вот уже в течение некоторого времени, между тем как шевалье заглядывал снаружи внутрь, Блэк смотрел изнутри наружу и, опираясь передними лапами на планку дверцы, наполовину высунув наружу голову, вдыхал ночной воздух со спокойствием и безмятежностью путешественника, напротив фамилии которого в списке кондуктора значится: «Уплачено».

Де ля Гравери, который в конце концов хотел лишь вернуть свою собаку и предпочитал сделать это без особых споров, спрыгнул назад, упал на проезжую дорогу и в надежде, что животное поступит так же, как он, позвал:

— Блэк!

Блэк в самом деле сделал попытку выскользнуть, но сильная рука удержала его за ошейник, и хотел он того или нет, втащила обратно в карету.

— Блэк! — повторил шевалье, с силой и настойчивостью, оставлявшими Блэку лишь один выбор; или немедленно повиноваться, или полностью проигнорировать этот зов.

— Ах, вот как! — произнес голос внутри кареты. — Сейчас же перестаньте звать мою собаку, или вы хотите, чтобы она сломала себе позвоночник о мостовую?

— Как? Вашу собаку? — закричал ошеломленный шевалье.

— Конечно, мою собаку, — повторил голос.

— А! вот это здорово! Блэк принадлежит только мне, мне одному, слышите вы, сударь!

— Ну, что же, если он ваш, то это значит, вы его украли у его хозяйки.

— У его хозяйки? — повторил шевалье, удивление которого достигло крайней степени; при этом он по-прежнему продолжал семенить рядом с каретой. — Не могли бы вы назвать мне имя этой хозяйки?

— Послушай, — сказал другой голос, — прими, наконец, какое-нибудь решение: или отдай его собаку этому старому сумасшедшему, или пошли его подальше; но — тысяча чертей! — давай спать! Ночь создана для сна, особенно когда путешествуешь в мальпосте.

— Ладно, — ответил первый голос, — я оставляю Блэка.

Этот двойной вызов произвел на шевалье эффект электрического шока.

Его нервы, уже раздраженные той дорогой, что ему пришлось проделать, сжались в комок, и, не думая о двойной опасности, которой он мог подвергнуться, затевая ссору на большой дороге и цепляясь за мальпост, с минуты на минуту способный сорваться в галоп, он схватил ключ и попытался открыть дверцу; видя, что это ему не удается, шевалье взобрался на подножку и оказался на уровне окошка, через которое внутрь поступал свежий воздух.

— А! значит, я старый сумасшедший! А! вы оставите себе Блэка! Ну, это мы еще посмотрим!

— О! Это будет видно очень скоро, — произнес тот из двух пассажиров, который, похоже, был сторонником крайних мер.

И, взяв шевалье за шиворот, он грубо оттолкнул его назад.

Но желание сохранить животное, которым он так сильно дорожил и в отношении которого питал такое страшное суеверие, удвоило силы шевалье, и как бы резок ни был толчок, он не только не заставил его разжать руки, но, казалось, даже и ничуть не поколебал.

— Берегитесь, сударь! — сказал шевалье со своеобразным достоинством. — Среди порядочных людей или среди военных…

— Что одно и то же, сударь, — парировал обидчик.

— Не всегда, — ответил шевалье. — Среди благородных людей или среди военных, кто замахивается, тот бьет!

— О! как вам угодно, — сказал молодой человек. — Что же, если вас может удовлетворить только это, то я признаю, что я на вас замахнулся… или ударил, как вам больше нравится.

Шевалье уже собирался достать из кармана карточку и ответить на вызов, он уже даже приступил к её поискам, когда молодой человек, который, казалось, был призван играть роль миротворца, воскликнул:

— Лувиль! Лувиль! ведь это старик!

— Ну, и что! какая мне разница, кто меня будит, когда я сплю, черт возьми! Этот человек не будет для меня Ии юношей, ни стариком, он будет моим врагом, тысяча чертей!

— Этот старик, господин офицер, — сказал шевалье, — такой же офицер, как и вы; и к тому же кавалер ордена Святого Людовика… Вот моя визитка.

Но карточку взял тот молодой человек, который, судя, но голосу, не желал ссоры, и, отодвинув своего друга из одного угла в другой, сказал:

— Послушай, сядь на мое место, а я пересяду на твое.

Офицер-грубиян, ворча, послушался.

— Я прошу вас, сударь, простить моего товарища: обычно он ведет себя, как хорошо воспитанный человек; но насладиться благими результатами полученного им воспитания можно лишь тогда, когда он бодрствует; а в данный момент, к несчастью, он во власти сна.

— И слава Богу! — сказал шевалье. — Его общество не слишком приятно. Но вы, сударь, вы со своей стороны заявили: «Я оставлю Блэка».

— Да, я сказал именно это.

— Так вот, а я вам говорю: «Отдайте мне Блэка; я требую Блэка; Блэк принадлежит мне».

— У вас столько же прав на Блэка, как и у меня, ничуть не больше.

Произнося эти слова, путешественник слегка высунулся и оказался лицом к лицу с шевалье, и последний, уже испытавший сильнейшее удивление при упоминании о хозяйке Блэка, испустил крик изумления, узнав молодого человека.

Этим молодым человеком был Гратьен, виновник несчастья Терезы, совершивший в отношении ее это страшное преступление; вторым же офицером был тот, кто толкнул его на этот шаг.

Потрясение, испытанное шевалье, было так велико, что некоторое время он не мог вымолвить ни слова.

Казалось, случившееся с ним было предопределено самой судьбой.

И первым его порывом было выразить свою благодарность Блэку. Схватив его обеими руками, подтащив морду собаки к своим губам, беспрестанно целуя его, шевалье закричал:

— О! на этот раз больше не может быть никаких сомнений, это ты, мой славный Думесниль! да! безусловно, это ты! Ты помог мне найти моего ребенка, а теперь ты хочешь помочь мне вернуть ей честь и обеспечить ее будущее.

— Дьявольщина! — вскричал второй офицер, посчитавший свое обычное ругательство недостаточным для столь необычных обстоятельств. — Этот человек сошел с ума, и я сейчас позову кондуктора, чтобы он сбросил его с подножки. Вожатый! вожатый!

— Лувиль! Лувиль! — повторил его друг, заметно раздосадованный этой грубостью. Она тем более его рассердила, что теперь со слов самого шевалье он знал, что они имеют дело с дворянином.

Но кондуктор услышал, как его звали.

Он обернулся назад и, увидев человека, уцепившегося за дверцу мальпоста, принял его за грабителя, приставившего пистолет к горлу его пассажиров.