Улица Сервантеса - Хайме Манрике

– Если это удовлетворит вашу светлость, – быстро ответил я, – могу поклясться памятью своей матери, что унесу вашу тайну в могилу.

Вскоре после этого разговора дон Луис обмолвился, что составил новое завещание.

– Вас я вспомнил наиболее щедро, – сказал он.

У меня не было причин сомневаться в правдивости этих слов: он был безмерно богат и не имел близких друзей или родственников. Донья Мерседес умерла вскоре после того, как Мадрида достигли известия о кончине брата Диего. Я вполне сознавал, что таким образом дон Луис пытается купить мою безоговорочную преданность, дабы я сохранил его тайну и оставался покладистым соучастником преступления. «Я продал душу дьяволу», – подумал я.

Луис Лара почти двадцать лет был моим хозяином. После смерти сына он совершенно утратил интерес к своей внешности. Если не считать воскресных служб, он почти не выходил на улицу, оставлял большую часть обеда на тарелке, часами простаивал на коленях в часовне, спал мало. В конце концов он достиг такого истощения, что сломался бы под натиском первой серьезной болезни. Разумеется, я не мог спрашивать, с какой именно щедростью упомянут в завещании, но порой пускал воображение вскачь и мечтал, как после смерти дона Луиса унаследую его дом со всей меблировкой, а также по меньшей мере один виноградник. Мои мечтания подогревались сундуками, полными золотых эскудо. Помимо меня, о них знал только лакей Хуан, но он был настолько стар и придурковат, что я мог его не опасаться. Все, что мне оставалось, – ублажать Луиса и терпеливо ждать его кончины, которая обещала сделать меня богатым идальго и вернуть некогда утраченное предками положение. Настанет день – и щит Лара на парадной двери сменится гербом Паредесов.

Луис продолжал с обычной медлительностью работать над романом. Казалось, переиздание «Дон Кихота» 1608 года оставило его безучастным. Его неспешность меня более чем устраивала. Пока я мог посещать игорные дома и вкушать запретные удовольствия, я был спокоен.

* * *

С течением времени популярность «Дон Кихота» только увеличивалась, и точно так же росла одержимость Луиса Сервантесом. В 1609 году, узнав, что Мигель вступил в Братство рабов Святейшего причастия, а его жена и сестры присоединились к Третьему ордену[19] Святого Франциска, Луис с усмешкой заметил:

– Если они думают, что от этого станут менее евреями, они сильно заблуждаются.

Через год прошел слух, что Сервантес отбыл в Барселону в свите графа Лемосского, которого король назначил своим наместником в Неаполе.

– Если бы только граф знал! – возопил Луис, когда я сообщил ему эту новость. – Паскуаль, это моя вина, что я еще много лет назад не открыл миру истинную природу этого негодяя!

Впрочем, злость моего хозяина несколько утихла, когда Сервантес покинул графа и вернулся в Мадрид.

Наконец дон Луис закончил вторую часть «Дон Кихота». Поскольку он не желал, чтобы кто-нибудь – даже будущий издатель – знал имя автора, он уполномочил меня заняться публикацией романа. Наши переговоры были в самом разгаре, когда Сервантес объявил, что в 1613 году выйдет его новая книга – «Назидательные новеллы».

– Приостановите все переговоры об издании «Дон Кихота», – распорядился дон Луис. – Дождемся следующего года. Я ждал так долго, что могу потерпеть еще немного, и тогда уж с чистой совестью доказать миру свое превосходство как литератора. К тому же я не хочу, чтобы мой роман сравнивали с другой книгой.

Сервантес был так знаменит, что первый тираж «Назидательных новелл» разошелся за несколько недель. Разумеется, дон Луис их прочел.

– Это не новеллы, Паскуаль, – был его вердикт. – Скорее уж пьесы. Как бы там ни было, они более сатирические, чем назидательные. Нельзя отказать им в изобретательности, – признал он. – Новелла про собак довольно остроумна, хотя и чересчур многословна – как обычно. Но его убогие познания латыни налицо. Кого он надеется обмануть своей дутой эрудицией? Он навсегда останется неучем!

Я начал думать, что Луис умрет, так ничего и не напечатав. Когда его роман наконец вышел в 1614 году, он был глубоким стариком. К моему удивлению, фальшивый «Дон Кихот» имел успех, хотя был заметно слабее своего предшественника; ему не хватало того, чем Сервантес был одарен в избытке: гения! Впрочем, читателям книга понравилась, и первый тираж довольно быстро раскупили.

– Этот успех закономерен, – хвастливо заявил Луис. – Всем очевидно, что я мастер гораздо более высокого уровня – не то что этот вульгарный выскочка. Да вы сами можете судить: вместо того чтобы сказать «Меня пронял понос», как автор множество раз пишет в первой части – словно понос достоин упоминания! – я изящно замечаю: «Улей, который природе было угодно поместить пониже моей спины, сочился воском». Разница очевидна, не так ли? Более того, приключения моих героев куда более значительны, чем те, что набросаны автором первого «Дон Кихота». – Луису было невыносимо даже звучание имени Мигеля. – К тому же мои истории «Отчаявшийся богач» и «Счастливые любовники» полностью оригинальны и выполнены куда лучше новелл из первой части, запутанных и скучных до смерти. Не правда ли?

– Поистине так, ваша светлость, – заверил я его.

Звездный час Луиса де Лары продлился недолго. В следующем году – после десятилетнего перерыва – Сервантес опубликовал собственное продолжение «Дон Кихота». Как и остальные читатели, я был всецело согласен (хотя, разумеется, никогда не говорил этого Луису), что во второй части Мигель превзошел себя самого. Более того, его роман обнаружил бесконечную слабость книги Луиса и нанес ей смертельный удар. Если бы Сервантес не написал вторую часть, у фальшивого «Дон Кихота» были бы шансы выжить – хотя бы в качестве курьеза. Из-за бедного слога события в опусе Луиса развивались быстрее, чем у Сервантеса. Что же до образов Дон Кихота и Санчо, мой хозяин не смог вдохнуть в них жизнь – из-за равнодушия к людям, присущего его собственной натуре. И уж чего Луис точно не ожидал (как не ожидал никто!), так это того, что однорукий ветеран Лепанто в насмешку позаимствует приключения и персонажей, сочиненных самим Луисом.

Когда мой хозяин закончил читать роман Сервантеса, с ним случился апоплексический удар. Я нашел его в библиотеке – обмякшего в кресле, бесчувственного, с книгой Мигеля у ног. Вызвали врача отворить кровь. Луис и так был кожа да кости, а теперь его лицо стало совершенно восковым. Однако воля к жизни пересилила, и через несколько недель к нему вернулись силы и речь.

– Паскуаль, он написал первого «Дон Кихота» сам, хоть и своровал у меня замысел, но не смог бы написать вторую часть без моей помощи! Он посмел украсть образ Альваро Тарфе и надругался над моим романом. Он использовал моих персонажей, чтобы оживить собственных ничтожных героев!

Луис выглядел таким жалким и изможденным, словно вдруг состарившийся ребенок, что я чистосердечно пожелал ему смерти. Было ли это сострадание или отвращение?