Аскольдова невеста - Елизавета Дворецкая

Вот невесту снова покрыли паволокой и посадили на скамью. Рядом с ней уселись еще четыре женщины, в том числе девчонка лет тринадцати и старуха, все как одна покрытые паволоками.

— Здоров будь, добрый молодец! — с несколько вымученным весельем, но зато громко приветствовал Велем вошедшего Станилу.

Тот, одетый в красную рубаху, с богатым свадебным поясом, сам дрожал от возбуждения этого дня и имел довольно глупый вид, но это не порадовало Велема. Он хорошо помнил собственную недавнюю свадьбу, на которой выглядел ничуть не умнее, и нынешний вид Станилы говорил о том, что именно он тут жених, которому достанется Заряла!

— Ну, сизый сокол, узнавай свою ты суженую! Твоя суженая наряжена, выше всех она посажена! — пригласил Велем. Мелькнуло в памяти, как ему самому предлагали угадать Остряну среди семи девок — этого товару в Ладоге довольно. И как она, по заранее сделанному между ними уговору, слегка высунула носок черевья из-под паволоки, чтобы он не осрамился, подцепив Речку или, того хуже, челядинку Сороку!

— Вот эта моя! — Станила сразу шагнул ко второй справа девушке и сквозь паволоку схватил за руку. — Вот эту беру!

— Ну, бери какую выбрал, потом не отпирайся! — ухмыльнулся Велем, скрывая досаду. Станила сразу выбрал правильно, хотя Заряла никаких знаков ему не подавала. Правда, что ли, ему Лада помогает? А весело было бы, выбери он старушку-запечницу!

Посреди истобки поставили скамью, покрыли медвединой, посадили невесту. Велем уселся рядом, выразительно, как законный собственник прижался к ее боку, с наглым видом полной власти поднял глаза к Станиле. Девушка дрожала.

— Ну, кто тут мою сестру хочет за себя взять?

— Я хочу. — Станила сам едва дышал от волнения, дожидаясь, когда же получит право сидеть рядом с ней.

— Просто так не отдаем. Невеста наша дорога. Не поискать ли тебе подешевле?

— Невеста дорога, да и я не из бедных.

— Что дашь?

— А вот что дам!

Станила махнул рукой, и его отроки стали заносить со двора привезенный выкуп. На пол перед Велемом падали сорока куниц, лисиц и бобров, косяки шелковых тканей с козарского пути, гривны серебра козарскими шелягами — каждая в горшке, вмещавшем как раз восемьдесят шелягов, причем сами горшки были тоже восточной работы, ровные, гладкие и расписанные яркими блестящими красками.

— Еще коня даю, да конь во дворе стоит. А это тебе, шурь мой дорогой! — Станила принял из рук отрока и положил на груду мехов меч варяжской работы с серебряным набором, в ножнах из красной кожи, отделанных серебром на устье и наконечнике, и железный шлем с оковкой из позолоченного серебра.

— Ну, за такой выкуп нельзя девку не отдать. — Велем поднялся, стряхнув с колен связку бобров. — Бери, твоя отныне!

Он с усилием заставил себя обнять Станилу, но у того не больше было желания задерживаться в объятиях брата, когда его в недолгом времени ожидали объятия сестры. Велем отошел, Станила сам сел на скамью рядом с Зарялой, правой рукой взял ее правую руку, и теперь хлебом благословили их обоих вместе — сперва Велем, потом воевода Жданец, дальний родич молодого князя с отцовской стороны.

Вот их подняли со скамьи. Бережана обвязала правую руку жениха с левой рукой невесты вышитым рушником.

— Как связуем рушником сим десницу добра молодца Станислава Велебрановича да шуйцу красной девицы Зарялы, так связуют нити судеб их ладом сама Макошь-бабушка, Покутна Хозяюшка, да Лада-матушка, миру отрадушка, на век долгий, на счастье вековечное! Совет да любовь!

— Совет да любовь! — подхватили те, кто был в избе. И только Велем, старательно открывая рот, не сумел выдавить из себя ни звука.

Вышли во двор — теперь уже Станила вел свою невесту. Даже боги, обильными жертвенными возлияниями приведенные в хорошее расположение духа, раздвинули тучи, чтобы не мешали смотреть сверху на княжью свадьбу, и солнечный луч, как осенняя улыбка Лады, пал на землю, будто заверяя: лето еще не кончилось, осень пришла понарошку! В этом Станила видел добрый знак. Правда, кабы шел дождь, и это бы его не смутило: дождь на свадьбу — добрая примета!

Из другой клети показался Радим, ведущий Ольгицу, тоже укрытую паволокой. По такому торжественному случаю на нее надели столько серебряных и бронзовых украшений, служащих также оберегами, что она еле шла и каждый ее шажок сопровождался оглушительным звоном. Не так чтобы она чувствовала себя счастливой в день своей свадьбы, но утешало ее хотя бы то, что она исполняет волю покойного отца и соединяет свою судьбу с тем, кого он для нее выбрал еще пять лет назад.

Обе пары двинулись к воротам; женщины усердно мели дорогу перед ними, разгоняя все дурное, а мужчины шли по бокам и следом, изо всех сил громыхая железом, стуча деревянными колотушками и палками по щитам и котлам, стараясь производить как можно больше шума. Неудивительно, что у невест, не помнящих себя от волнения, ничего не видящих под паволоками, ступающих среди грохота в неудобном тяжелом наряде, подгибались ноги и шествие двигалось еле-еле.

За воротами гудела целая толпа. Здесь были дружины смолян, кривичей, радимичей, местные жители, собравшиеся чуть ли не за три дня пути поглядеть на диво: новый князь Станислав женится на бывшей Огнедеве, которая теперь Заряла. Пришли и волхвы с Вечевого Поля, с посохами, кнутами и факелами в руках, чтобы очистить дорогу от всякого зла, пришли волоковщики, торговцы из Свинеческа и проезжающие гости, случайно оказавшиеся здесь в это время. Велем мельком увидел старого знакомого — Синельва, уже красного от пива и веселого. Все это гудело, орало, лезло на плечи друг другу, чтобы увидеть побольше, и дорогу вниз от ворот пришлось расчищать не только вениками от порчи, но и древками копий и щитами — от чересчур настырных гостей.

Направлялись к Перунову дубу, растущему чуть поодаль, на пригорке. Здесь их уже ждали Веледар и Макошина жрица Богуслава. Для свадьбы оба они надели самые торжественные наряды, головы их венчали позолоченные рога, одежды сияли красной обережной вышивкой. У Веледара был в руках огромный турий рог, окованный позолоченным серебром, — священный, хранившийся в Велесовом святилище и используемый для самых важных торжеств. Богуслава держала на длинном вышитом рушнике свадебный каравай, где внутри была запечена целая жареная курица, — такой огромный и тяжелый, что две молодые жрицы поддерживали по краям доску, на которой он лежал.

Станила с невестой встали на колени на медведину, раскинутую на траве под дубом. Веледар поднял рог, полный пива, и трижды описал им круг по солнцу возле склоненных голов жениха и невесты, приговаривая:

Уж ты гой еси, добрый молодец,

Добрый молодец, честный родович,

Внук Дажьбожий, Станислав Велебранович!

Вот тебе жена — от Рода дана,

Внучка Дажьбожия, Заряла,

Люби ее, не обижай, в обиду не давай!

Он обрызгал молодых пивом из рога и отошел, его место заняла Богуслава и тоже трижды благословила жениха и невесту караваем, который с усилием держали три женщины, будто Макошь и Рожаницы.