Четверть века в Америке. Записки корреспондента ТАСС - Андрей Шитов

Поддерживалась в них эта надежда не только рекламой, но и государственной пропагандой с ее вполне сознательной установкой на то, что свой дом для каждой семьи — краеугольный камень «американской мечты». В целом пропаганда — также, разумеется, крупная область, к которой нормальные представления о честности и правдивости неприменимы. Она в США существует, успешно работает на внутреннюю аудиторию и, может быть, не столь эффективно, но не менее старательно — на внешний мир. Но эту тему мы уже обсуждали.

Наконец, есть и еще одна сфера американского общественного сознания, представляющаяся как минимум сомнительной с точки зрения честности и заставляющая вспомнить слова Достоевского о лживости порядочных людей. Имеется в виду политкорректность.

С одной стороны, она выражает идеалы равенства, свободы и человеческого достоинства, уважения права личности и социальных групп жить так, как им нравится, — если они при этом не нарушают закон и сами уважают права других. С другой — многие наблюдатели, особенно консервативного толка, видят в ней атаку на традиционные моральные ценности, форму установления своего рода психологической «диктатуры меньшинств», в конечном счете — способ размывания гран и между добром и злом, правдой и ложью.

Конечно, все, кто страдал или страдает от ущемления своих прав — от женщин и афроамериканцев до инвалидов и людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией, — приветствуют политкорректность как торжество справедливости. И в теории, и на практике известно, насколько невыносимым бывает даже чисто моральный гнет большинства, не говоря уже о прямом административно-политическом диктате и подавлении инакомыслия. Еще на заре американской демократии об опасности тирании большинства предупреждал де Токвиль.

Но, с другой стороны, это самое большинство, которое американские правые нередко именуют «моральным», продолжает настаивать на соблюдении и своих прав. В последние годы в США не только возбуждаются, но и выигрываются дела о так называемой обратной дискриминации (белых перед черными, мужчин перед женщинами и т. п.).

Само понятие «политкорректность» приобрело, по общему признанию, ощутимо негативный оттенок. Трамп же вообще его не приемлет и постоянно нарушает — к ярости либералов и близких к ним СМИ.

А в преддверии выборов 2020 года теоретические споры на эти темы вылились в бурные уличные беспорядки и погромы в рамках движения Black Lives Matter (BLM, «Жизни черных имеют значение»), поднявшегося в ответ на убийство полицией афроамериканца Джорджа Флойда. Началась «война с памятниками» — по сути, с исторической памятью.

Для меня социально-политический смысл этого «смутного времени» за океаном сводится к мучительному и запоздалому (с историческим «отставанием по фазе» относительно России) приспособлению Америки к своей новой роли в мире после окончания холодной войны, включая и переосмысление собственного исторического наследия. А одним из графических символов протестов стала карикатура, на которой фигура в белом балахоне с буквами KKK передает эстафету в виде горящего факела с надписью «расизм» точно такой же фигуре в черном с обозначением BLM. То есть от ультраправого Ку-клукс-клана — к современным леволиберальным экстремистам.

Голос совести

Собственно, и до Трампа показная политкорректность в США нередко проявлялась в моральном релятивизме, отказе от реальных поисков истины и подмене ее «плюрализмом мнений». Мне, например, часто казалось, что вся «объективность» американской прессы сводилась лишь к приведению двух-трех различных отзывов об описываемом событии или явлении, а не к попытке докопаться до его сути.

«Удельный вес» мнений при этом априори считался равным или даже перекашивался в угоду идеологическим предпочтениям издания. Это наглядно видно было на примере репортажей из России, в которых и до «Руссогейта» никакой объективностью не пахло. Правдивость приравнивалась к оппозиционности, старательно насаждалось представление, будто в российской политике погоду делают маргинальные «противники режима».

С другой стороны, в самой Америке есть темы, по которым никакой плюрализм мнений не допускается в принципе. Самый наглядный пример — то же движение BLM, отвергающее и жестко пресекающее любые попытки утверждать, что важна жизнь любых людей, а не только черных. Известны и другие образцы насаждения идеологического тоталитаризма — скажем, со стороны радикального феминистского движения Me Too.

А для меня лично самым вопиющим эпизодом подавления инакомыслия в США за то время, пока я там работал, была история с Хелен Томас. О ее изгнании из Белого дома за нелицеприятный отзыв об Израиле и израильтянах я уже рассказывал. Она тогда пыталась извиняться, но безуспешно. Даже коллеги говорили ей вслед, что ей, дескать, не место в президентском пресс-корпусе, поскольку она не столько добывает новости, сколько отстаивает собственную точку зрения.

Между тем у нее было на это полное право — и не только в силу возраста и статуса легенды американской журналистики. Она ведь в последние годы служила комментатором-колумнистом издательского концерна Hearst. Так что иметь и выражать собственное суждение было ее прямой профессиональной обязанностью, никаких журналистских канонов она не нарушала.

Последний вопрос, который она задала на пресс-конференции Бараку Обаме, звучал так: «Господин президент, когда вы уйдете из Афганистана? Ради чего мы продолжаем там убивать и умирать? В чем реальная причина? И не надо отвечать нам словами Буша о том, что, мол, если мы не пойдем за ними туда, то они придут к нам сюда…»

Наверное, даже критики Томас понимают, что ей не составило бы труда придумать более «новостные» и «проходные» вопросы. Но она предпочитала эти — о войнах в Ираке и Афганистане — и регулярно задавала их и президентам, и их пресс-секретарям. Никто кроме нее этого не делал.

Как выяснилось задним числом, многих ее собратьев по цеху в США это раздражало. Но это был голос совести.

В Америке россиян нередко попрекают тотальным цинизмом и недоверием друг к другу. Помню, в свое время меня покоробили печатные рассуждения известного историка-советолога Ричарда Пайпса, ныне уже покойного, о том, что люди в России не верят не то что правительству, а вообще никому, кроме родных и близких друзей, и что это способствует закреплению в обществе антидемократических тенденций, поскольку управа друг на друга гражданам все-таки нужна, а обращаться за ней, кроме как к властям, не к кому. Позже глаз и ухо у меня стали острее реагировать на подобные отзывы о нас, и я убедился, что для США они стали общим местом.

Конечно, в этих упреках есть доля истины, которая, как говорится, и колет глаза. Никто не спорит с тем, что россияне не живут по принципу «душа нараспашку», особенно с тех пор, как свернули на столбовую дорогу западной цивилизации и позабыли советский лозунг о том, что «человек человеку друг, товарищ и брат». Но позволительно спросить: а что сами американцы? Они-то верят друг другу? И заслуживают доверия?

Советы бывалого

Один мой приятель, давным-давно перебравшийся в США из России на постоянное жительство и считающий, что хорошо изучил изнутри американские нравы, при обсуждении этой темы горячо божился, что верить за океаном никому нельзя ни на грош. Самого, дескать, тысячу раз обманывали и подставляли, особенно на работе. С ходу приводил конкретные примеры, на слух — вполне убедительные. И жена его, работавшая в американской компании, согласно кивала.