Хирург "на районе" - Дмитрий Правдин

— Не выйдет, — твердо проговорил я. — У тебя раньше была операция по удалению аппендицита, образовались спайки в этом месте, просвет кишки сузился, поэтому инородное тело и застряло.

— Ой, я так боюсь! Надеюсь, под наркозом будете оперировать?

— Еще чего! Какой наркоз! Только под местной анестезией!

— Я не согласен!

— Замечательно, пиши расписку, что отказываешься от операции и езжай в СИЗО, пусть тебя там под наркозом оперируют.

— Не хочу в СИЗО! А можно подумать?

— Думай, у тебя десять минут. — Я вышел в коридор.

— Дмитрий Андреевич, можно вас на минутку? — обратилась ко мне маленькая сморщенная женщина, раньше времени состарившаяся. — Я мать Владика.

— Какого Владика?

— Владика Пирогова, который гвоздь проглотил.

— А, он у нас еще и Владик.

— Вы не думайте, он хороший! На него наговаривают, — залепетала женщина, не обратив внимания на мою интонацию. — У него отец пил, а когда пил, то меня сильно избивал, и Владику доставалось, но он жалел меня всегда, успокаивал. Отец побьет, а Владик жалеет. Он добрый!

— Это он от доброты душевной девочку изнасиловал и убил?

— Его оговорили! Неправда, он не мог! Он детей любит, играет с ними, гладит, жалеет!

— Не хочу больше с вами разговаривать, а вину следствие пускай определяет.

— Вы хотя бы скажите мне, что с ним? А то меня к нему не пускают.

— Будем оперировать.

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Ой, а под наркозом?

— Нет, под местным обезболиванием.

— Это же больно! Живот резать без наркоза больно! Давайте я вам заплачу! Сколько вы хотите?

— Я хочу, чтоб вы от меня отстали, — резко ответил я. — Ваш Владик без наркоза убивал? А я ему еще местное обезболивание применю, хотя с большим удовольствием посадил бы его на кол!

— Вы что такое говорите? Вы же доктор!

— Вот потому, что я доктор, я его не на кол сажать буду, а жизнь его непутевую спасать! В конце концов, он сам этот гвоздь проглотил, и без наркоза, — договорив, я вернулся в палату извращенца: — Ну что, созрел? Десять минут прошли.

— Да, я согласен! Оперируйте, только чтоб не больно было! Ладно, доктор?

— Боли боишься?

— Очень боюсь! Я даже если палец порежу, и то плакать начинаю!

— Смотри, какой чувствительный. Собирайся давай.

— А живот мне брить не будут?

— Зачем?

— Как зачем, у меня там волосики растут. Когда аппендицит оперировали, то брили, говорили, чтобы рана не воспалилась, чтоб нагноения не было.

— Под наркозом оперировали?

— Да, под наркозом! Мне шестнадцать лет было.

— А кого под местной оперируют, того не бреют. Не хочешь оперироваться — пиши расписку и вали в СИЗО.

— Хорошо, хорошо! Не кричите так, я не глухой! Я на все согласен! Не будете брить, не брейте, только не в СИЗО!

— Ну что, ребята, — обратился я к охранникам. — Ведите его в операционную.

— А он там не сбежит?

— Ну, пристегнете его к столу.

— А, и пристегнем!

Трудностей во время операции не возникло. Раствором новокаина я обезболил переднюю брюшную стенку, вскрыл ее, обезболил брыжейку кишечника и, проверив его, нащупал гвоздь. Небольшой разрез на стенке кишки — и гвоздь оказался у меня в руках. Операционная сестра улыбнулась, предчувствуя скорое окончание операции.

— Дмитрий Андреевич, а что вы там еще делаете? — удивилась она. — Я думала, вы закрывать будете.

— Наталья Борисовна, я заканчиваю. Просто у пациента паховые кольца расширены, ушью их, чтобы грыжа не образовалась.

— У меня нет никаких грыж! — встрял в разговор извращенец.

О том, как я превратил педофила в женщину и обрек его на вечное половое обслуживание позабывших женскую ласку сокамерников, рассказал только родителям погибшей девочки. Честно скажу, они были весьма рады.

Послеоперационный период у этого гада протекал на удивление гладко, несмотря на то что ему не побрили живот и не назначили антибиотики. Видимо, Бог хотел, чтоб педофил скорее отправился в СИЗО, где его ожидала голодная братва. Через девять дней я снял ему швы и выписал, указав в справке только одну операцию — удаление инородного тела (гвоздя).

Совесть меня не мучает, по ночам я сплю нормально и считаю, что поступил совершенно верно. Кто-то, может, и не согласится с моей позицией, кто-то может даже осудить и припомнить клятву Гиппократа. Но уверяю, в клятве ни слова не сказано об извращенцах. Похоже, в те времена их лечили палачи.

Заканчивался май, вовсю цвела черемуха, зеленый ковер покрыл поля и луга; приближалось лето, а с ним и мое перемещение на пост заведующего. Леонтий Михайлович окончил ремонтировать городскую квартиру и написал заявление на увольнение. Отведенные законом две недели его отработки заканчивались 31 мая, и с первого июня я вступал в должность.

За шесть лет работы районным хирургом я многому научился, встал на ноги — и все это благодаря Ермакову. Конечно, мне приходилось работать и самостоятельно, но недолго, в общей сложности пару месяцев в год. И я всегда знал, что скоро приедет Леонтий Михайлович и возьмет инициативу в свои руки. Даже когда его не было на отделении, я всегда ощущал его незримое присутствие. И теперь он уезжал навсегда!

Еще в марте Ермаков съездил в медуниверситет и попросил еще хирургов. Ему пообещали, что летом пришлют и хирурга, и травматолога. Я не верил, что кто-то и правда приедет — мы каждый год просили и пока никого не получили.

Заведующий предлагал нам с Санычем сходить в отпуск. Я согласился, и с конца апреля и до конца мая поработал в N-ске, съездив в свою традиционную командировку. Саныч в отпуск идти отказался. Ни кола ни двора, ехать некуда, пить завязал. Зато он сошелся с медсестрой из инфекционного отделения и переехал к ней жить. Попросил, если что, отпустить его осенью на неделю — картошку выкопать.

Нам тоже предлагали взять в разработку приличный земельный участок, но я отказался. Во-первых, с такой работой у меня абсолютно не получалось выкроить время на сельхозработы, во-вторых, хранить урожай было негде, а в-третьих, просто не хотелось. Благодарные больные круглогодично снабжали меня продуктами, а стоять все лето в позе горного орла ради десятка мешков картошки я совершенно не желал. Не вдохновлял меня крестьянский труд.

Раньше мне и в голову не приходило, что Леонтий Михайлович отчитывается за нас всех перед своим начальством. Теперь я это прочувствовал в полной мере.

В последний рабочий день, 31 мая, Леонтий Михайлович устроил прощальную вечеринку — проставился. В ординаторской накрыли столы, его жена наготовила еды, мы тоже из дома принесли кто что смог. В общем, стол получился на славу. Но где еда — там и выпивка. Саныч не пил, его поставили экстренным, и он постоянно бегал на «скорую» смотреть «острые» животы и шить мелкие раны. Вечер прошел нормально, Ермаков говорил, как он любит нас, мы — как тяжело нам будет без него и как жаль, что от нас уходит такой замечательный человек и хирург.