Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945 - Фридо фон Зенгер

Когда наступление развивается с линии фронта, появляются более благоприятные условия. Штурмовые группы, действующие на направлении главного удара, продвигают линию фронта в сторону противника, помогая тем самым своим соседям, тогда как при отступлении они ставят их в затруднительное положение. Но командиры не сохраняют теперь ту независимость, которая была у них во время сражений в «мешках», когда район боевых действий был территориально ограничен.

Единственным исключением оставался Североафриканский театр войны, где мобильность ограничивалась с одной стороны морем, с другой – пустыней. Фронт был узким, что и привело к тем тотальным прорывам со стремительными атаками и отходами. Полевые командиры были в значительной степени самостоятельны, и, следовательно, им проще было снискать себе славу. Однако Североафриканская кампания не изменила исторически сложившейся модели современного сражения с характерными для него фронтальным натиском, пластичной или сковывающей обороной.

Помимо развития средств связи и неизбежной линейной тактики, существовала еще и третья причина ограниченной самостоятельности полевых командиров – истощение сил. Оно было вызвано той самой линейной тактикой. Войска должны были занимать бесконечно растянутые позиции независимо от местной задачи обороны и развертывания в глубину. Однако та часть современной армии, которая может быть задействована на передовой, выросла незначительно. Пехотинцев всегда не хватало, чтобы занять оборонительные позиции. Я постарался показать это на многочисленных примерах из боев у Кассино.

Из-за нехватки сил нарастали трудности с выделением частей в резерв. Пока у командира достаточно войск, у него, естественно, будут в наличии резервы, соотносимые с его общими силами. Так, у группы армий будут резервы численностью до корпуса или нескольких дивизий, а у корпуса – от дивизии и более, в зависимости от собственной укомплектованности. Несмотря на все ограничения, диктуемые развитием средств связи и применением линейной тактики, такие резервы дают командиру возможность сохранить свою самостоятельность. Его можно обязать докладывать о своих решениях, но до тех пор, пока его старший начальник имеет свои собственные резервы, способные повлиять на общую обстановку, он с легкостью готов предоставить своему подчиненному возможность использовать свои силы так, как тот считает нужным.

Если силы уменьшаются до такой степени, что не остается резервов ни на одном уровне командования, то выделенные для этого части передаются в распоряжение старшего в данном районе начальника, и тогда низовые командиры, лишаясь резерва, не могут уже оказывать решающего влияния на ход боевых действий. Часто бывало, что единственная имевшаяся в наличии дивизия придавалась корпусу, но не подчинялась ему. Эту дивизию вводили в зону ответственности корпуса, ей даже назначался боевой порядок, однако ее оперативное развертывание, естественно, определял военный совет.

На тех участках, где сил не хватает, правильнее держать оперативные резервы под управлением группы армий, которая при необходимости передает их наступающей армии, не оговаривая время и место их развертывания. Именно так было 18 января с 29-й и 90-й гренадерскими моторизованными дивизиями.

В Кассино единственный случай, когда у 14-го корпуса имелись в резерве целые дивизии, был, когда их выдвинули вперед в зону ответственности нашего корпуса, чтобы оказать помощь другим дивизиям, но в бой они введены еще не были. В экстренной ситуации я мог использовать эти резервы, но при отсутствии таковой должен был создавать собственные резервы в каждом конкретном случае. Поэтому я использовал те части дивизий, которые были заменены, или те, которые сами дивизии отвели назад, и формировал из них корпусной резерв. Надо признать, что эта неприятная процедура проходила по командной цепочке сверху. Но только при острой необходимости наш корпус использовал такие резервы на тех участках фронта, которые им были незнакомы. Тогда возникали трудности с согласованием действий подразделений. Либо батальоны, временно задействованные на незнакомых участках фронта, как можно быстрее заменяли и отправляли в свои дивизии, либо саму дивизию перебрасывали на этот опасный участок, пока шла перегруппировка войск и, следовательно, уточнялись разграничительные линии между дивизиями на новом участке сосредоточения усилий. Такое случалось не часто. На мой взгляд, ежедневная кропотливая работа Генштаба по переформированию ослабленных дивизий внесла значительный вклад в наш успех. Нельзя воевать с ослабленными дивизиями. Батальон должен подчиняться своему дивизионному командиру, которого он знает и с которым чувствует себя как дома.

Чем лучше организация на участке сосредоточения усилий, что достигается ежедневным уточнением разграничительных линий и командной цепочки, тем легче компенсировать нехватку резервов. Весь ход войны показал: любой командир считал, что создал пункт сосредоточения усилий, когда он собрал все резервы позади одного участка фронта и перебросил в это место несколько батарей. Настоящее командное искусство проявляется только тогда, когда командир преднамеренно идет на риск, обнажая безопасные участки фронта до такой степени, что сильную атаку там уже не отразить. Я обнаружил, что командиры дивизий, которые переняли мои методы, проявили понимание такого типа оперативного управления. Они могли видеть результат и знали, что в случае нападения противника к ним придет точно такая же помощь, какую они оказали своим соседям.

Чтобы справиться с проблемой нехватки боевых частей, германское Высшее командование пошло на экстренные меры, создав так называемые части особого назначения, и это оказалось ошибкой. Опыт показал, что такого типа часть никогда не представляла большой боевой ценности, когда отдельные батальоны и даже роты направлялись на усиление дивизий, для которых они были чужаками. Всегда оказывалось, что в случае замены на фронте «полностью истощенные в боях» дивизии имели десять тысяч человек личного состава вместо полных двенадцати. Сокращение на две тысячи человек объяснялось потерями на передовой, в результате чего пехота становилась непригодной для боевых действий. Была идея прочесать все транспортные и тыловые службы. Однако это было безнадежным делом – заменять потерянную пехоту артиллеристами, снятыми со своих батарей, или ценными специалистами саперных войск, связистами, водителями автомашин или снабженцами. Кроме противодействия, которое все это вызывало у командиров частей особого назначения, никакого прока в том, что эти части создали на бумаге, для боевых операций не было. В реальных боях эти силы таяли, как масло на солнце. Они не только оказывались физически изолированными на поле боя, но у них не было и основных фронтовых навыков, которые приобретаешь только тогда, когда живешь на фронте.

Здесь я должен еще раз напомнить о превосходстве противника в воздухе, что представляло собой одну из самых сложных проблем для германского командования. В ходе подготовки к главному удару военно-воздушные силы наступающей стороны стремятся вывести из боя авиацию обороняющихся путем воздушных боев и налетов на его аэродромы. Союзникам никогда не приходилось этого делать, потому что с самого начала германские ВВС были настолько ослаблены и нацелены на оборону, что у них не оставалось никакого шанса на поддержание паритета, не говоря уж о превосходстве, в воздухе.