Невинность - Дин Кунц

Он выстоял перед этим валом эмоций, а его разум, всегда быстрый, заработал на максимально возможной скорости, когда он попытался найти здравое объяснение эффекту, который оказал на него даже несфокусированный взгляд Гвинет. По словам отца Хэнлона, Бейли был не просто хорошим человеком, но скрупулезно честным и порядочным, добившимся успеха, но остающимся скромным. Будь он нечистым на руку или безжалостно честолюбивым при подъеме из бедности к богатству, возможно, количество причин для угрызений совести возросло бы многократно, и он бы просто уронил младенца вниз головой, прямо там, в операционной, а потом сослался бы на то, что смерть жены потрясла его и полностью лишила сил. Но вместо этого он крепко прижал девочку к себе, в абсолютной уверенности, что она дорога ему не только как дочь может быть дорога отцу, но и по причинам, объяснения которым он пока не находил.

Он подумал, что воздействие, оказанное ею на него, могло свидетельствовать о наличии сверхъестественных способностей, которые она, в силу своего нежного возраста, еще не могла контролировать. Она могла быть телепатом или эмпатом[27], если такое слово существовало, а может, видящей прошлое и будущее. Он не знал, какие из этих способностей у нее есть, да и есть ли вообще, но сомнений, что девочка необычная, не осталось. И он подозревал, что взрывной экзамен совести, который она в нем инициировала, отличался от тех эмоций, которые испытали врач и медсестры. Если бы им пришлось столкнуться с чем-то столько же агрессивным и ярким, то они выдали бы более впечатляющую реакцию, и их спокойное отторжение, несомненно, переросло бы в куда более явно выраженную враждебность. Возможно, все еще связанная с матерью пуповиной и в первые минуты после того, как пуповину перерезали, Гвинет воздействовала на окружающих в меньшей степени, чем чуть позже, когда ее сердце уже не билось в унисон с материнским, а активность мозга нарастала с каждой секундой.

Некоторые из сотрудников больницы сочли Бейли эксцентричным человеком, другие – высокомерным, когда он потребовал, чтобы его дочь не отправляли в палату для новорожденных, но вместо этого выделили ей отдельную палату, где он мог заботиться о ней сам, следуя инструкциям, получаемым от медсестры. Эксцентрик или нет, может, даже тронувшийся умом от горя, кто бы что ни думал, отнеслись к Бейли уважительно и все требования выполнили незамедлительно. Во-первых, в больнице его любили, а во-вторых, и это главное, через его фонд в больницу поступали щедрые пожертвования. Ни сотрудники, ни администрация не хотели непродуманными действиями перекрыть этот денежный поток.

При первой возможности Бейли позвонил отцу Хэнлону, своему приходскому священнику. Без объяснений попросил найти самую набожную монахиню, которая приняла постриг молодой и чей жизненный опыт по большей части ограничивался монастырем и молитвами. При этом хотелось, чтобы активной жизни она предпочитала созерцательную. Если бы такая относительно невинная монахиня нашлась и получила разрешение покинуть территорию монастыря, Бейли хотел, чтобы она появилась в больнице этим вечером и помогла ему заботиться о новорожденной и осиротевшей дочери: не мог он оставить малышку на попечение медсестры, любой медсестры.

Даже в те дни в городе количество религиозных орденов сократилось в сравнении с прежними временами. И число сестер, постоянно проживающих в монастырях, заметно уменьшилось. Тем не менее благодаря щедрости Бейли и настойчивости отца Хэнлона на просьбу откликнулась сестра Габриэла из монастыря Cвятого Августина. И оказалась идеальным выбором, пусть активную жизнь предпочитала созерцательной. Искушения не тревожили ее душу, но при этом она достаточно хорошо знала этот мир и умела находить общий язык даже с закоренелыми мирянами, убеждая их выбирать, как полагала она, наилучший для них путь.

Более того, благодаря медитации и созерцанию сестра Габриэла стала мистиком, выйдя за пределы пяти чувств. Один только взгляд на Гвинет взволновал ее, но также наполнил сердце радостью, поэтому она смогла выдержать самоанализ, вызванный видом младенца, почувствовать необычайный эмоциональный подъем. Уже на третий день пребывания Гвинет в этом мире монахиня сказала Бейли, что его дочь рождена абсолютно чистой и каким-то образом не запятнана грустным наследием прискорбного происшествия в Эдеме. Как такое могло быть, сестра Габриэла не знала, учитывая, что Гвинет родилась от мужчины и женщины, но ее уверенность в этом была настолько полной, что мать-настоятельница укорила ее в гордыне. Однако сестра Габриэла настаивала на своем, заявляя, что ей открылась истина. И Бейли знал, что она права, с того самого момента, как сестра Габриэла поделилась с ним своим открытием.

Гвинет увезли из больницы домой, и следующие четыре года сестра Габриэла приходила ежедневно, чтобы помогать заботиться о ребенке. По прошествии этого времени пришла к выводу, что в дальнейшем Бейли справится сам: интеллектуально и эмоционально девочка развивалась быстрее обычных детей, осознавала наличие у себя великого дара, необходимость и сложность его сохранения и опасность, какой грозил ей огромный, враждебный мир. Сама сестра Габриэла выбрала замкнутую, созерцательную жизнь и уже никогда не покидала стен монастыря.

В эти четыре года Бейли так часто подвергался неожиданным ревизиям своей совести, какие случались всякий раз, когда он смотрел на девочку, что пришел к полному пониманию себя и допущенных в прошлом ошибок. В результате до конца раскаялся в содеянном и мог наслаждаться ее компанией, как и она – его, то есть у них установились обычные отношения отца и дочери.

К тому времени он уже не занимался недвижимостью и реорганизовал свои инвестиции так, чтобы их управление перешло к другим людям. Сам же посвятил себя Гвинет и в качестве новой карьеры неожиданно избрал писательство под псевдонимом, и вновь добился успеха, несмотря на то что никогда не ездил по стране, продвигая свои новые книги.

Чтобы объяснить замкнутую, чуть ли не монастырскую жизнь дочери, Бейли говорил своим слугам и другим людям, которые бывали в его доме, что здоровье у Гвинет хрупкое, особенно слаба иммунная система, хотя она никогда ничем не болела, даже не простужалась. Позднее валил все на социофобию, которой на самом деле не было и в помине. Гвинет от такой жизни только расцветала, наслаждаясь литературой, музыкой и учебой. Они с отцом верили, что ей суждено немало времени провести в ожидании, пока придет день, когда станет понятной цель ее появления в этом мире, а сейчас следовало проявить терпение.

Когда она придумала, как замаскироваться и выходить в мир, Бейли поначалу отнесся к ее плану настороженно. Но Гвинет проявила настойчивость, убеждая его, что все получится. В журнальных фотоснимках марионеток Паладайна она узнала портрет зла, который мог послужить идеальной маской ее истинной природы и отбить у людей желание пристально на нее смотреть. А при условии, что ей удастся избежать прикосновений, появлялся шанс покинуть дом, в котором прошла вся ее жизнь.

На мой вопрос, почему она скопировала внешность марионеток, Гвинет ответила, что стремилась победить социофобию и чувствовала, что для этого надо выглядеть круто. Она боялась людей, и лучший способ не подпускать их к себе – пугать самой. Я и тогда знал, что ответ неполный и что-то она от меня скрывает. Полностью правда состояла в том, что мы с ней были одного поля ягоды, но если я днем жил под землей, а на поверхность выходил только ночью, то она перемещалась по городу и при свете дня, пряча свою истинную природу под готической маской. Ее странные, тревожащие глаза с черными радужками и красными радиальными полосками, точь-в-точь копирующие глаза марионеток, были контактными линзами, без диоптрий, поскольку на зрение она не жаловалась, изготовленными для нее компанией, специализирующейся на различных лицевых накладках для актеров театра и кино, а также обслуживающей растущее число людей, которым надоела рутинная жизнь и, закончив работу, они изменяли свою внешность, изображая кого-то еще.