Крылья Руси - Галина Гончарова

Дон Хуан уважительно поклонился, как никогда напомнив королеве ястреба. Сильного, стремительного… Ах, если бы он….

Но намеков дон Хуан не понимал, наедине со свояченицей старался не оставаться, а его супруга с некоторых пор смотрела на королеву весьма недобрым взглядом.

– Ваше величество, я готов сделать все, что в моих силах.

Вот дону Хуану Марианна истерик не устраивала – не поможет. Ее просто не станут слушать. Так что ее величество коротко изложила ситуацию, требуя поддержки для брата.

Дон Хуан задумался.

– Возможно. Но что мы от этого получим?

– Это мой брат!

– Для меня первичны интересы Испании, а не курфюршества. И для вас, ваше величество, тоже.

Марианна топнула ножкой.

– Неужели вы не вмешаетесь?

– Почему же. Я подумаю. Только не на стороне Леопольда. Слишком уж тот любит использовать союзников…

Крыть было нечем. Любит, любил и будет любить всех, кто не удерет за пределы досягаемости Леопольда. Марианна задумалась.

– Я не знаю. Но…

– Молитвы за мое здоровье предлагать точно не стоит, ваше величество, – дон Хуан насмешливо улыбнулся. – Даю вам слово, что подумаю над этим вопросом.

И удалился из комнаты. Прямой, сухощавый, с гривой черных волос, которым не требовался парик. Серебро едва затронуло виски Князя Морей. Словно брызги пены осели…

Мужчина отлично знал, что как только королева останется одна, она тут же бросится писать брату, Леопольду, да и много кому еще. Все ее письма перлюстрировались, так что опасности не представляли, но мало ли?

Пусть пишет, пусть поволнуется, пусть подумает, что ее братец может предложить взамен. А то посадишь такую родню себе на шею – заречешься потом. При дворе и без Марианниной родни паразитов хватает!

А еще… стоит отписать на Русь. Была у дона Хуана одна идея, которая сулила немалые барыши, но без помощи русского государя о ней и заговаривать не стоило – не получится. Дон Хуан полагался в политике только на свои решения, но беседовать с русским государем ему было приятно. Двое умных мужчин нашли друг друга – и не собирались прекращать общение. Есть ведь гонцы…

Интересно, что скажет об этой ситуации Алексей Алексеевич?

А еще…

Где-то глубоко в душе у Короля Морей сидело в душе несбывшееся.

Он понимал Любаву, не винил женщину за то, что она не променяла своих детей на жизнь с ним, он просто полюбил тогда первый раз в жизни… не сбылось.

Вот и царапало до сих пор острыми краешками.

Мария, наверное, видела, но молчала, она была действительно умна. С женой ему повезло. Но… хоть узнать, как она там. Хоть из писем о ней услышать.

Я тебя никогда не забуду. Я тебя никогда не увижу…

Почему дона Хуана одолело лирическое настроение? Он и сам не знал. Старость, наверное.

– Почему мы не можем так поступить?!

– Турки будут против. Одно дело – пара крепостей, другое – закрепляться здесь всерьез.

Мельин сверкнул глазами. Совещание шло в каюте корабля и на нем присутствовали царевич Владимир, сам адмирал, два его ближайших помощника – оба капитаны кораблей, обоих хоть завтра в адмиралы, братья Сирко – Петр и Роман, Дмитрий Ромодановский и двое его помощников из царевичевой школы.

– И пусть будут против. Мне Черного моря мало, я на простор хочу, – Мельин посмотрел в окно. После Средиземного моря Азовское и Черное действительно были маловаты, хотя турки встречались и там, и тут. Но пока проливы были в их руках, они могли не волноваться.

– А если немного помочь грекам? Вряд ли им нравится жить под турецким владычеством?

Владимир пожал плечами.

– Попробовать можно, но чем это закончится? Бунтовать для них сейчас равносильно самоубийству.

– В Европе назревает война. Так что турки могут перебросить сюда и флот, и армию.

– Армию – не могут, – отмахнулся Роман Сирко. – Сейчас у них и внутренних проблем хватает. Гуссейн-паша умер недавно….

– Мир праху.

Мужчины немного помолчали. Ни для кого не было секретом, что за большинством (практически – 99 %) решений Сулеймана были приняты его визирем, который – вот странности-то бывают! – заботился о своей стране. А сейчас Гуссейн умер.

Кто станет новым визирем и кто будет давать советы, пока было неизвестно. Но сходились все в одном – если такая же сильная фигура и найдется, вряд ли этот некто будет заботиться о Турции в ущерб себе. Такие, как Гуссейн-паша – это исключение, а не правило.

– И? – уточнил один из капитанов. – Умер – и что теперь, армия-то боеспособна?

– Не совсем. Турки начали реформу армии после ухода из Вены. В итоге боеспособность турецкой армии сильно снизилась. Очень сильно.

– Хорошо. Могут флот.

– А флот у них сильный. Как только мы начнем закрепляться на берегах, они обязательно пошлют корабли.

– Первую волну мы разнесем в щепки, – пожал плечами Мельин. – Но не стоит недооценивать противника. Они хорошие воины. Храбрые и умелые.

– То есть рано или поздно они разнесут нас? – уточнил Владимир.

– Может случиться и так – и этак, – дипломатично ответил Петр Сирко.

Володя подумал немного.

Делать – или не делать? Сейчас на их копошение внимания не обращают, но это ненадолго. Что лучше – крепости, которые будут давать отпор – или открытые порты, которые будут использовать и турки?

– Почему мы не можем пройти огнем и мечом по Закавказью? – вмешался вдруг Дмитрий Ромодановский. – Я все понимаю, но честное слово – нам не помешает эта территория, а ей не помешаем – мы.

– Вот даже как?

Дмитрий тряхнул челкой, убирая падающую на глаза прядь.

– Если мы хотим здесь закрепляться – надо быть главными. И – строить. Побольше строить, закрепляться, своими становиться!

– Сил у нас не хватит, – огрызнулся Мельин. – просто – не хватит сил!

– Казаков много, то верно, – Роман Сирко с течением времени становился все больше похож на отца. Даже неспешным говором даже манерой улыбаться, задумчиво глядя вдаль.

– А если государя попросить?

– Помочь силами? Так он же только со шведами отвоевал – и опять в бой?

– А нам тут государь и не надобен, войска нужны, – ухмыльнулся вдруг Мельин. – А так – и сами справимся, чай, не убогие.

– Я отпишу брату, – решился царевич Владимир. – Если он решит, что нам надо помочь, если пришлет войска, порох, пушки – что ж. Тогда надо наступать!

Против этого варианта никто возражать не стал.