Там, где горит земля - Александр Поволоцкий

Яростная перестрелка слабела. Акустические посты вычислили момент, когда слаженный хор многих стволов разведбата начал глохнуть, распадаться на отдельные очаги, нестройно отвечающие крепнущей артиллерии «ягеров». Солнце покраснело и клонилось к закату, длинные тени побежали по земле.

Бой продолжался.

Зазвонил полевой телефон, Зимников поднял трубку американского аппарата с клеймом горна на корпусе.

— Третий пост акустиков докладывает – стрельба прекратилась, — прогудела мембрана.

— Она прекращалась уже дважды, — отрывисто сказал полковник.

— Пятнадцать минут тишины, только одиночные выстрелы из винтовок и пистолетов.

— Понял, — произнес Петр Захарович и дал отбой.

Комбриг встал и скрестил металлические пальцы. Окружающее до странности напомнило события двухлетней давности, когда аэродесантный батальон так же держал оборону против превосходящих сил врага, только далеко, в чужой стране. Тогда Зимников потерял почти весь батальон и собственные руки. Во что теперь обойдется схватка?

Полковник подумал о том, что могут означать одиночные выстрелы после боя и скрипнул зубами. Взглянул на мутное солнце, царапнувшее землю бордовым боком, на окрасившиеся красным тучи, плывущие по темнеющему небу, похожие на клочья грязной ваты, остающиеся после операций в медсанбатах.

— Не успели, твари, — тихонько сказал он. – Не успели. А завтра посмотрим, у кого яйца крепче.

Зазвонил полевой телефон. Томас, не отрываясь от вороха бумаг, не глядя на стоящего перед ним человека в черной форме, поднял трубку. Эбонит, прижатый к уху, показался очень холодным и неприятно скользким.

— Генерал Фрикке? — для проформы спросил генерал дер панцертруппен.

— Так точно, — с умеренной бодростью отозвался Томас. – Я весь внимание.

Одновременно нобиль указал карандашом на стул, молчаливо предлагая сесть командиру боевой группы панцерпионеров.

— Мне стало известно, что вы проявили… странную нерешительность во вчерашнем бою, — голос в трубке был сух и деловит.

— Если кто‑то ещё смог за несколько часов уничтожить вражескую дивизию, я с удовольствием поучусь у него, — как только его действия подверглись завуалированной критике, Томас привычно перешел в наступление, но быстро сообразил, что здесь и сейчас это неуместно. – Что же касается последующих событий, — продолжил он, стараясь добавить в голос больше корректности и доброжелательности. – Такой порядок действий диктовала диспозиция боя.

— Вы провели блестящий дебют, но… — командующий группой армий сделал ощутимую паузу, в которой буквально читалось «испугались», Томас скрипнул зубами, но молчал, терпеливо ожидая продолжения. – Остановились перед вражеским батальоном?

— Любой риск должен иметь обусловленные пределы, — терпеливо разъяснил Фрикке. Он уже привык, что окружающие зачастую воспринимают его как сумасшедшего берсерка и очень удивляются, когда нобиль неожиданно демонстрирует осторожность и расчетливость. – С введением в бой батальонной группы и новой русской бригады диспозиция чрезмерно усложнилась. Особенно учитывая, что в тылу остались неподавленные очаги сопротивления, а с флангов начинают давить те, до кого мы не добрались. В таких условиях я предпочитаю решать задачи последовательно, максимально концентрируясь на каждой, а не пытаться поймать всех зайцев сразу. Я укрепил «бутылочное горлышко» прорыва приданными подкреплениями, подавил остатки сопротивления, уничтожил батальонную группу. Теперь можно решить вопрос с бригадой.

— Обойдите её, — в голосе генерала читалась решимость и почти приказ, но в то же время прослеживались и тончайшие нотки вопросительности.

— Если вы отдадите прямой приказ, я так и сделаю, — церемонно отозвался Томас. – Но в сложившихся условиях это было бы… поспешно и неразумно. Я подставлю под удар тыл, и окажусь под угрозой фланкирующего огня. Оставлять в тылу моторизованную бригаду — безумие, а потратить на связывание её боем полк или даже два… Учитывая, что у меня за спиной нет существенных резервов, это недопустимо.

— Резервов не ждите, — сказал, как отрезал, генерал. – По крайней мере, в ближайшие сутки. Но я многого ожидаю от вас, даже с учетом скромных наличных сил. Вы уверены в правильности выбранной стратегии?

«Пустой вопрос, трата времени», захотелось ответить Фрикке, но он сдержался.

— Да, — коротко ответил нобиль вслух, нетерпеливо постукивая карандашом по карте.

— Что ж, я доверяю вашему чутью и оценке обстановки на месте. Скоро к вам прибудет особый курьер, у него новый план и приказ относительно ваших действий после разгрома бригады. До связи.

Томас положил трубку, аппарат тихонько звякнул. Фрикке взглянул на черного человека перед собой.

— Разрешите, я ударю первым и смету их, — без лишних предисловий начал тот. – Это наша работа, и техническое оснащение вполне позволяет протаранить оборону с первого удара.

— Нет, — отрезал Томас и, заметив тень неудовольствия на лице собеседника, решил немного развить тему. Все‑таки «черные» панцерпионеры, будучи подчиненными нобилю, не стали от этого «ягерами», чьими жизнями Фрикке распоряжался подобно высшем божеству, не снисходя до объяснений. – Вы являетесь моим резервом на самый крайний случай, последним и решающим аргументом.

Он подумал секунд десять и решился высказать уже строго личные соображения, не подчиненному, а собрату по крови:

— Новые приказы и отсутствие подкреплений означают, что первичный план меняется. Ваши коллеги, похоже, все ещё вязнут в обороне русских танкистов. Соответственно, и мы не можем страховать и дополнять продвижение, которого нет. Если посмотреть на карту и представить себя командующим, то я бы переориентировал дивизию на атаку вражеских коммуникаций. Скажем, вот здесь.

Серо–черное острие наточенного карандаша коснулось плотной бумаги, указуя на маленький квадратик с символами цистерны и снаряда, пронумерованный крошечной циферкой «8».

— Да, разумно, — согласился панцерпионер, чуть наклонившись вперёд, чтобы лучше видеть карту в желтоватом свете переносной лампы.

— В любом случае, у меня мало сил и много задач. Поэтому лучшие из лучших, — последние слова Томас отчетливо выделил. – Должны оставаться в резерве, на крайний случай.

После того, как пионер покинул палатку нобиля, Томас надолго задумался.

Только самому себе и лишь в тихий предрассветный час он мог признаться, что в основе задержки лежали не только высокие соображения прикладной тактики и стратегии, но и некая доля растерянности.

Нет, не верно… Не растерянности.

Фрикке умел бить людей, что не раз доказывал, последний раз – в единоборстве с оберфельдфебелем «братьев». И военную операцию он видел как грамотно проведенный прием, когда верно подобранная и осуществленная последовательность действий приносит правильный результат. Так было всегда, в том числе и сейчас. Многие искали в лёгкости, с которой штурмдивизия разметала вражескую пехоту неожиданной ночной атакой, везение или чудо. Фрикке видел закономерный результат выбора должных инструментов.