Там, где нас не ждут - Юрий Москаленко

Он задумчиво помолчал, явно решая, как со мной себя вести. Грубо не ответишь, далеко не пошлешь. Вон грозный Хэрн с палкой с острыми мечами на концах стоит, и его поза ничего хорошего, в случае чего, Мартину не сулит.

— Что за клятва? Мне легче умереть, чем быть связанным недостойными обязательствами.

— Ничего недостойного не будет, я просто хочу, чтобы ты поклялся в молчании о том, что ты здесь уже увидел и что придется увидеть впоследствии. Я хочу, чтобы ты дал слово, что никогда и ничем не причинишь вред этому месту и разумным, с кем тебе здесь придется преломить хлеб. А принимать или нет мои условия, выполнять ли услугу, о которой я тебя попрошу, будет решать уже твои совесть и честь. Я настаивать на этом не буду.

Он надолго задумался, даже прикрыл глаза. Хэрн за все время разговора не сдвинулся с места, а заинтересовавшийся бобик тихонечко приблизился и улегся за моей спиной, и я оперся спиной на него, оказавшись как в кресле с высокой спинкой. Очень удобно устроился!

— Я согласен дать клятву молчания, я клянусь не причинять вреда этому месту и его обитателям. Я сказал!

В голове отчетливо раздался торжественный голос бобика:

«Я услышал и принимаю твою клятву».

Стрелок встрепенулся, дернулся, закрутил головой и в ужасе уставился на морду собаки, что улеглась на моих вытянутых ногах. А я в это время, как обычно, пальцами перебирал шерсть за ушами бобика. Картинка эта Мартина проняла, он в возбуждении даже о боли забыл и попытался подняться, но тут она ему о себе хорошенько напомнила, и он рухнул без сил обратно, хорошо, что под голову сложенное одеяло положили, а то бы разбил ее об алтарь.

— Успокоился? — через небольшой отрезок времени спросил я.

— Да, господин!

— Теперь дальше. Сейчас я наложу на тебя очередное плетение исцеляющего заклинания. Но перед этим надену ошейник. Постарайся в момент, когда ошейник начнет действовать, думать о нем, — и пальцем показал на бобика — Великий ночью захочет с тобой поговорить. Жди, понял?

— Я все понял, господин.

— Завтра мы тебя заберем к себе: набирайся сил, а там уже все обсудим и о многом поговорим. А сегодня у меня еще дела. Закрывай глаза и ничего не бойся, сильной боли не будет. Хэрн, давай ошейник и придержи Мартину голову…

Да, видно, не привыкли местные к тому, что им может отдавать приказы ребенок. Мартин явно обескуражен всем происходящим, и думаю, бобик этим слегка воспользуется, напоет обо мне каких-нибудь легенд и небылиц. Вот почему-то уверен я в этом, и все.

Лечение прошло в штатном режиме, только в этот раз, как требовал бобик, я пропускал ману алтаря через себя и только потом очищенной или преобразованной энергией напитывал плетение. Больно было ужасно, но бобик мухлевать не давал, весь процесс контролировал от начала и до конца. Вымотался я весь, ни сил, ни маны в закромах, и подзарядиться бобик не разрешил, все одно и то же трындит — еще не время, еще рано. Потом заставил раздеться для лучшего контакта с алтарем, сказал: «Не волнуйся, все будет хорошо», — и эту свою обычную дежурную фразу подытожил: «Начали!»

И я провалился сознанием в прекрасный лес с высокими гигантскими деревьями, окружающими стеной город с роскошным золотым дворцом. Эмоции били как гейзеры, едва не сжигая меня накалом ощущений: счастья, покоя и гармонии. Я растворялся в раскинутом вокруг тумане забвения, который, обволакивая, уносил меня ввысь, и с высоты птичьего полета я созерцал бескрайние просторы величественного леса, залитого ласковыми лучами солнца.

Вдруг я увидел себя в храме среди прекрасных белокурых высоких людей. И в сознании вспыхнуло негодование, что это не жалкие людишки, а прелестные, великие эльфы, знаменитые своей красотой и мудростью. Они повелевали миром, пока эти грязные безмозглые гномы и их приспешники — людишки не стали требовать слишком многое, и тогда и началась война, война на уничтожение. Ненавижу этих грязных животных, уродов, возомнивших себя разумными, скотов…

И далее в том же духе! Подобное нагнетание эмоций нарастало как снежный ком, как лавина. Я разрывался от ненависти ко всему человеческому.

«Я — совершенство, — кричал во мне посторонний голос, — я венец творения, его высший талан…»

И тут я внезапно вспомнил сюжет передачи, что видел по телику в прошлой жизни, про Гитлера. Который тоже с пеной у рта кричал с трибуны о превосходстве великой арийской расы точно так же, как кричит сейчас баритон у меня в голове про эльфов — этих венцов… Следом предстал перед глазами пылающий Рейхстаг в мае сорок пятого, и жалкие толпы пленных немцев, что шли нестройными тысячными колоннами по улицам Москвы.

И напор ненависти, захлестнувшей меня, навеянной чужой волей, сошел на нет. Меня отпустило, чужой голос растаял и исчез — похоже, навсегда, и я вновь ощутил себя качающимся над зеленым морем леса; я вновь наслаждаюсь долгожданным покоем, и меня ласкают теплые прощальные солнечные лучи и чарует чудесный вид заката, что окрасил небосвод в багряный цвет… О боги, как же я счастлив!

Если это был мой первый сон в этом мире, то он был наполовину прекрасным, наполовину ужасным.

Я потянулся, выгнув спину. Спасибо Хэрну, накрыл меня одеялом и не поднял утром ни свет ни заря… Вдруг надо мной склонилась лохматая башка бобика, а чуть дальше маячила испуганная физиономия Хэрна. Опять что-то со мной не то, если такое приветствие с утра! Ни тебе «здрасте!», ни тебе «привет!»…

— Малыш, ты меня слышишь? — на непонятном диалекте эльфийского языка произнес Хэрн, выглядывая из-за туловища бобика.

— Ты что так коверкаешь прекрасный язык?.. Еле тебя понял… А на общем тебе что, слабо общаться? И что тут за врачебный осмотр происходит? — спросил я, вставая. — Хэрн, подай мои шмотки, пожалуйста.

«Это наш малыш! Точно! — пронеслась в голове фраза бобика. — Успокойся, Хэрн, тебе не придется прислуживать всю оставшуюся жизнь темному эльфу! — И уже обращаясь ко мне: — Как спалось?»

— Так себе, пятьдесят на пятьдесят, а что, были проблемы?

«У тебя, видимо, да! Уж очень сильные эмоции в ментал ты излучал, причем совершенно противоположные. Не расскажешь?»

— А покормить? Я тут, можно сказать, с голода подыхаю, а они — «расскажи да покажи»… Есть хочу! Вот во время завтрака и поведаю вам страшные тайны эльфийского леса!

Надо было видеть эти испуганно-удивленные рожи. Я не удержался и расхохотался.

— Ой, не могу… ой, уморили! Это же надо — воспринимать все так всерьез?! Успокойтесь, олухи, никакие тайны эльфов я не узнал, и узнать не мог. Ведь так, бобик? — успокоившись, спросил я.

Тот еще раз внимательно меня осмотрел, помолчал и выдал:

«Я не знаю. Если бы победил эльф — вернее, его эфирное тело, то да, мог бы, — ошарашил он меня, — но ты оказался намного сильнее, и это для меня, несомненно, радостное событие, но, с другой стороны, возникает уже слишком много противоречий, связанных с тобой, что вызывает массу неприятных вопросов, не задавать которые становится очень тяжело».