Величие и проклятие Петербурга - Андрей Буровский

Но в том-то и дело, что сюжет «Фауста» вовсе не выдуман Гёте. Это сюжет городского фольклора, уходящий в самое глухое Средневековье. Об ученом, продавшем дьяволу душу, рассказывали в Европе, по крайней мере, с XVI, а то и с XV века. Другое дело, что сюжет сюжетом, а каждый автор наполняет его своим пониманием. Изначально, в народной легенде, доктор Фауст назидательнейшим образом погибал, связавшись с дьяволом для получения все новых знаний. Убогая мораль Ветхого Завета: во многия знания много печали, знай свое место, человек, а не будешь знать — будешь наказан.

У Гёте Фауст попадает в рай, вырванный у сатаны вмешавшимися силами добра. У него звучит вовсе не мотив страха перед знаниями, перед могуществом человека. Не смиренный, а гордый и мощный мотив:

Я предан этой мысли! Жизни годы

прошли не даром; ясен предо мной

Конечный вывод мудрости земной:

Лишь тот достоин жизни и свободы,

Кто каждый день за них идет на бой![145]

Но сюжет все равно — народный, а вовсе не Гёте. Что за ним? Не буду доказывать, что и вправду жил такой человек — Фауст (хотя вроде бы есть и этому свидетельства). Но ведь не один и не два ученых XVI, XVII века испытывали сильнейший соблазн: познав, как ограниченны их знания, как мало отпущено силам человеческого разума, прибегнуть к совсем другой силе. Сколько из них не удерживались, раскладывали железный шестиугольник, читали заклинания Каббалы — судить не берусь. Так же не берусь судить, какие последствия имели их магические действия — наверное, большинство так и сидели перед пустым шестиугольником, бормоча допотопные глупости. Но ведь у кого-то, наверное, и возникало внутри шестиугольника НЕЧТО…

Легенды — дым, но был ведь, наверное, и огонь — даже если огня было совсем немножко, а дымовая завеса громадна.

Так же трудно разделить старый испанский «жутик» про дона Хуана и бессмертные творения Проспера Мериме[146]и А. С. Пушкина.[147]Но и за этими литературными произведениями, и за десятками других, менее талантливых и потому менее известных, стоят средневековые испанские легенды, народное предание о человеке, слишком близко подошедшем к грани, разделяющей наш мир и мир зла.

Что в этих легендах и насколько соответствует действительности, трудно сказать. Действительно ли дон Хуан происходил от благочестивых родителей и учился в университете в Саламанке? Был ли в его жизни случай, когда он попросил огня у человека, шедшего по другому берегу реки Эбро, и это существо протянуло через всю реку (примерно 150 метров) вытянувшуюся, как резиновая, руку со своей сигарой? Действительно ли дон Хуан прикурил от сигары дьявола, вежливо поблагодарил его и пошел дальше?

Ручаться за точность такого рода историй трудно, но если есть густая дымовая завеса, если она держится столетия — то, наверное, есть за этой завесой хотя бы маленький язычок живого красно-желто-синего огня.

Так же точно и с легендами о посмертной жизни Петра I.

Уже в 1729 году ходил по Петербургу не особенно приятный слух: что в высокую воду, при ветре с залива и в ненастье шатается по берегам Невы (набережной тогда еще не было) высокий человек с дубинкой в руке, с безумно горящими глазами.

Встретить этого беса можно было и зимой: особенно в метель, в пургу. Чаще всего видели существо тоже на берегах или на тропинках, ведущих через лед Невы. Передавали, что лица его разглядеть невозможно, он кутается в широкий плащ, а из-под плаща так полыхают, горят сатанинским огнем глаза, что черт разглядеть невозможно. Говорили еще, что голова у этого создания крохотная при огромном росте и длинных, цепких руках.

Ручаться за правдивость этих историй я не стал бы, но, во всяком случае, истории эти рассказывались в 1730–1770-е годы, еще до появления Медного всадника. Говорили, что великан зашибает встречных дубинкой, а если кого-то не бьет до смерти, то этим-то хуже всех — встреча с призраком Петра I предвещает несчастье, преждевременную смерть самых близких людей. Если ты, не дай тебе Бог, столкнулся с Петром, и он не прикоснулся к дубинке, только зыркнул на тебя кроваво-красными бесовскими глазами, то беги изо всех сил домой, беги сразу же, торопись, если хочешь успеть проститься с дорогими тебе существами.

Мифология Медного всадника

В 1782 году в Петербурге появился Медный всадник, и тут же соответствующие истории стали связывать именно с ним. Конечно, «Медный всадник» Александра Сергеевича Пушкина — это авторское литературное произведение, бессмертие которого зависит уже от талантливости автора, а не от свойств народной легенды. Но Пушкин-то опирался именно на легенду!

По крайней мере, с самого начала 1790-х годов известен этот пласт городского фольклора: памятнику Петру приписывали способность срываться с постамента и скакать по городу в поисках кровавой жертвы. Происходило это, как нетрудно догадаться, в темные осенние ночи, когда ветер гнал воду из залива в Неву, грозя наводнением, а низкие тучи сеяли дождь и не пускали к Петербургу свет звезд. Страшный всадник, если верить легендам, отправлялся на охоту и в метель, в пургу, когда декабрьский день продолжался считаные часы, и жители Петербурга почти все время жили при свете тогдашних, очень несовершенных фонарей и свечей. Правда ли это? Неправда ли? Тоже очень трудно сказать, непросто различить блеск огонька за дымовыми пластами.

Главное — задолго до пушкинского «Медного всадника» поговаривали в Петербурге о том, что в высокую воду, в сильные осенние шторма или в зимнюю вьюгу памятник Петру срывается с постамента, скачет по городу, и якобы даже видели трупы раздавленных чудовищным всадником. Правда? Выдумка? Но, во всяком случае, легенда была, а кое-какие остатки ее живут в городе и до сих пор; Пушкин писал, основываясь на легенде.

В этом месте я позволю себе привести одну старую историю…

Одна очень старая история

Глухая ночь на 24 сентября 1792 года выдалась ненастной. Луна ныряла между туч, ее чаще всего не было видно. Было очень темно, холодно не по сезону; то начинал лить, то останавливался дождь. С моря порывами дул ветер, усиливался к ночи. Ветер гнал воду из Финского залива, течение Невы замедлилось, и всерьез ждали наводнения.

Вечером этого дня пожилой чиновник 12-го класса Николай Сергеевич Петров пошел в гости к старинному приятелю, фонарщику Сидоркину.

Чтобы прослужить всю жизнь и в 53 года остаться чиновником 12-го класса, нужно было быть еле грамотным, никаких особенных талантов не проявлять и к тому же не иметь никаких покровителей и «сильных» родственников. Из чего следует сделать вывод, что был Петров человеком совершенно заурядным и принадлежал к самым низам петербургского населения. Наверное, еще его родители озаботились дать сыну какое-никакое образование, на уровне хотя бы элементарной грамотности, и «поклонились» от своих возможностей какому-то значительному лицу. Впрочем, кто были родители Петрова, мы не знаем, и все это — чистейшей воды домыслы (хотя, с большой степенью вероятности, примерно так и было). Во всяком случае, Петров прослужил всю жизнь в городском муниципалитете, и при том не сделал совершенно никакой карьеры.