Дикий сад - Марк Миллз

С любовью,

Франческа».

Адам прочел письмо дважды.

Вернувшись на террасу, он обнаружил, что мать уже подала гостям чай. Увидев по его лицу, что все хорошо, она улыбнулась и ушла в дом.

— Я думал, за всем этим стояла ты.

— Знаю. Марии пришлось сыграть, чтобы Маурицио поверил.

— Дело не только в этом. В последнее утро я видел, как Фаусто выходит из твоего дома.

Гости переглянулись.

— Он пришел, чтобы все объяснить. Мы поспорили, но он убедил меня подыграть. Сказал, что это ненадолго. Так и вышло, но все равно было нелегко.

Она осторожно взяла его за руку.

Фаусто положил на стол книгу. Ту самую, о скульптуре эпохи Ренессанса, что Адам потерял в парке Вьяреджо.

Адам провел по ней пальцем.

— Так то был ты?

Фаусто кивнул.

— Ты поехал туда за мной?

— Да. — Он вздохнул. — Извини. Мне очень жаль, что так получилось.

— Жаль?

— Да.

— О'кей.

— Вот и хорошо, — облегченно улыбнулся Фаусто.

За вещами пришлось ехать в небольшой отель у станции Пэрли. Не зная, как пойдут дела, они сняли там два номера, что доказывало, как выразился немного оттаявший отец Адама, «восхитительное отсутствие самонадеянности». Фаусто получил в свое распоряжение комнату Гарри, Антонеллу поместили в гостевой спальне в дальнем конце коридора.

Перед обедом Адам сводил гостей в бар «Олень и гончие». Фаусто впервые увидел, как играют в дартс, и сразу же включился в состязание, беззастенчиво таская чужие сигареты у своих новых и слегка сбитых с толку такой бесцеремонностью друзей.

Адам впервые за весь день остался наедине с Антонеллой.

— Привет.

— Как себя чувствуешь? — Она с улыбкой погладила его по ноге.

— Даже не знаю. Еще не привык.

— Спасибо за подарок.

— Какой подарок?

— Камень на кухне.

— Извини, завернуть было не во что.

Она рассмеялась.

Он взглянул на Фаусто.

— Синьора Фанелли знала?

— Синьора Фанелли?

— В то утро я проследил за Фаусто. От тебя он сразу отправился в пансион.

— И что?

— Ну… они… в близких отношениях. Я видел, как они целовались.

— Думаю, у них это началось только после твоего приезда. Бабушка говорит, что они всегда были близки, но между ними что-то стояло. Она рада, что препятствия больше нет.

— Нисколько не сомневаюсь.

— Чему ты улыбаешься?

— Ничему. Просто так.

Зная теперь кое-что о ее методах, Адам нисколько не сомневался, что она каким-то образом свела и эту пару. Как-никак пансионов в Сан-Кассиано хватало и без синьоры Фанелли.

Вечер был теплый, так что обедали на террасе. Мать превзошла себя на кухне, отец открыл пару бутылок кларета, которые приберегал для выпускного Адама. После тоста за Гарри все — в том числе и отец — посмеялись над его талантом везде находить приключения.

А потом, через несколько часов, случилось неизбежное: выскользнув из спальни, Адам на цыпочках прокрался в гостевую спальню. Антонелла ждала — голая под простыней. Необходимость сохранять тишину только подстегивала страсть. Когда все закончилось и они лежали, прижавшись друг к другу, он вдруг расплакался от избытка чувств, и она слизала слезы и обняла его.

Еще позже Антонелла прошептала:

— Бабушка думает, что знает, кто был любовником Флоры.

— Что? — проворчал он из полузабытья.

Она повторила.

Адам открыл глаза.

— Кто?

— Она не сказала. Заявила, что скажет только тебе лично.

— Она когда-нибудь прекратит?

— Прекратит что?

— Играть в свои игры.

Он попробовал разозлиться — им снова пытаются манипулировать! — но так и не смог. Синьора Доччи могла, конечно, считать, что лишь она одна в ответе за свое поведение, но он вовсе не был в этом уверен. Обдумав многое за последнюю неделю, Адам почти уверился в том, что все происходящее контролирует кто-то другой.

Он уже не помнил, когда последний раз видел, чтобы родители приходили в кухню в домашних халатах. Отец сидел за столом с Фаусто, мать поджаривала бекон на плите.

Адам подошел к ней и чмокнул в щеку.

— Доброе утро.

— Антонелла встала?

— Не знаю, я к ней не заглядывал.

Она лукаво посмотрела на него.

— Ну, тогда, может быть, отнесешь ей чашечку чаю?

— Хорошая мысль.

Наливая чай, он посмотрел через плечо. Фаусто что-то объяснял на итальянском, двигая по столу баночки с джемом, приборы и все прочее, что попадало под руку.

Мать наклонилась и шепнула:

— Мы думаем, это сражение при Гастингсе.

Пока его не было, прошли дожди, и ожившие виноградные лозы возродили надежды на хороший урожай. Зазеленел даже выгоревший лужок за гротом, хотя в прочих отношениях мемориальный сад ничуть не изменился.

Адам открыл книгу, подаренную синьорой Доччи, старинное, в кожаном переплете и, наверное, дорогое издание «Метаморфоз» Овидия. Она взяла с него обещание: не открывать книгу и не читать посвящение на форзаце, пока он не придет в сад.

Оно оказалось короткое и трогательное. Здесь же лежал листок, на котором синьора Доччи написала:

«Метаморфозы 1: 316».

Адам нашел нужную строчку в тексте и улыбнулся — она дает ему возможность самому найти ответ.

Подойдя к поляне Гиацинта, он открыл соответствующий отрывок, историю Девкалиона и Пирры, единственных, кто пережил великий потоп и чей плот пристал к горе Парнас.

Там крутая взнеслась гора двухвершинная к звездам,

Именованьем Парнас; облаков верхи ее выше.

Адам посмотрел на Аполлона, стоящего на вершине Парнаса. Только это был не Парнас — пик ведь только один. Отступать от источника — такое не в духе Федерико Доччи, педантичного в отношении деталей. И если уж допустил отклонение, то для этого была какая-то причина.

Он перебрал другие варианты — гора Олимп, гора Геликон, — но так ничего и не придумал, а потом вдруг понял, что идет в неверном направлении.

Перед ним стоял не Аполлон, а любовник Флоры в обличье Аполлона. Следовательно, он смотрел не на Парнас, а просто на гору. Самую обычную гору с остроконечным пиком.