Молодой Бояркин - Александр Гордеев

топили сутки. Приехавшие сначала разделись, но скоро

снова понадевали пальто и полушубки.

За столом Полина отчиталась, что венки закуплены, памятник заказан сварщикам. Об

этом позаботился Василий, всюду поспевающий на машине. Могилу выкопали "химики",

которым надо будет дать немного выпить и накормить обедом.

– А как решили, где копать? – уточнил Георгий.

– Место-то мама сама выбрала, – ответила Полина. – Прихожу как-то с работы, а она

сидит вот тут у самовара, чай пьет. "Ну, дева, – говорит, – ходила я сегодня на кладбище.

Меня похороните рядом с матерью. Места там хватит".

Все грустно, с вздохами закивали головами.

– Ну, так она, видно, сюда умирать и приехала, – сказала Мария, пытаясь понять,

почему же все-таки мать не осталась у них в Ковыльном.

– Если приехала умирать, так зачем же тогда еще ко мне на Байкал собиралась? – тихо

спросил Георгий. – Какой-то дом ей понадобился. Ничего не пойму…

– Да уж нашу маму трудновато было понять, – сказала Полина.

Оставалось общим советом назначить день похорон и решить, заказывать ли духовой

оркестр.

– Конечно, заказывать, – решительно настаивал Василий, упершись в бока короткими

руками. – Все-таки семеро детей. Внуков да правнуков больше двадцати человек.

С ним не спорили, но ничего и не решили – голосов было недостаточно. Ответную

телеграмму дала только старшая – Лидия: "Болею приехать не могу". Значит, остальные были

в дороге. Но на Лидию надеялись больше всего – уж очень давно не была в родных краях.

О дне похорон спросили у дяди – Андрея Александровича, приехавшего утром на

электричке с невесткой и сыном.

– Решайте сами, – сказал он, махнув рукой.

Всех поразило открытие – за последние годы материн брат не постарел. Лишь ослаб

памятью и при разговоре стал кривить шею, как бы прислушиваясь.

– Не изработался, – сказала Полина, когда дядя ушел. – Никогда физическим трудом

не занимался.

Много говорили о похоронах, о том, как несут венки, как разбрасывают ветки. Заодно

вспомнили разные случаи, когда, по слухам, покойники вдруг оживали.

– Говорят, раньше гробы материалом не обтягивали, – сказала Полина. – А если досок

не находилось, так вырывали их из забора.

– Гробы из заборов? – удивился Николай.

– Ну, конечно, – подтвердила Полина. – Да вон… – она кивнула в сторону большой

комнаты и испуганно осеклась, прижав ладонь к губам. – Хотела ведь сказать: не веришь, так

у мамы спроси… Это она мне на днях рассказывала. Ведь все думаю, что она просто спит.

Выходило так, что все, о чем бы ни начинали говорить, оканчивалось разговорами о

похоронах. И когда уже вплотную подходили к этому, то тут же пытались поскорее уйти к

чему-нибудь полегче, понимая, что главная горечь прощания еще впереди.

– Ко мне что-то с работы не идут помочь, – сказала Полина. – По обычаю-то родным

даже готовить нельзя. Мы все вон там возле матери должны сидеть, говорить с ней. Все же

кого-то специально приглашать придется, а то когда на кладбище пойдем, так тут надо будет

пол помыть и стол накрыть.

– Откуда эти правила? К чему они? – задумчиво проговорил Георгий.

– Да кто знает…

– Ну, то, что нельзя готовить родным, так это мудро. Не зря придумано, – впервые за

все время вступил Николай. – Родные-то, конечно, позаботятся в любом случае – это их долг.

Но человек, видимо, должен жить так, чтобы после смерти о нем позаботились не только

свои, не только по долгу.

– Но нашу-то маму тут никто не знает, – сказала Полина. – У нас все иначе.

– Конечно, иначе, – ответил Николай. – Обычаи придумывались для нормальных

случаев, а не для таких…

– Что же у нас ненормального? – настороженно спросил Георгий.

– Да все! Все!

– Вот те на… Что же именно? Чем ты недоволен?

Николай с раздражением махнул рукой и выскочил из-за стола. Никто не понял его

внезапной вспышки. Теперь у родных все невольно связывалось с матерью, и тут они

вспомнили, что так же резко племянник разговаривал и с самой Степанидой. В ее

присутствии он всегда вел себя слишком вольно. Мать любила с ним спорить, причем

спорить на небывалых оборотах. Все знали, что она находила какое-то сходство Колькиного

характера с характером их отца в молодости. Их отец, обычно веселый и спокойный,

зажигался в спорах и начинал крушить все налево и направо. И поэтому, когда Колька, от

горшка три вершка, начинал яростно напирать на Степаниду, она внимательно смотрела на

внука, изредка похохатывая, и, что самое интересное, часто соглашалась с ним. Отстаивая

особое право на его воспитание, она, должно быть, вольно или невольно направляла характер

внука по хорошо известному ей образцу.

Некоторое время все молчали. Алексей недовольно посматривал на сына и, чтобы как-

то отвлечь от него внимание, повернулся к Георгию.

– Слышь-ка, Артемьевич,– сказал он, – ведь мы чуть не замерзли в этой консервной

банке. Отопление барахлит. Ты не знаешь, что там бывает?

Они завели скучный технический разговор, остальные стали думать о своем. Николай

сидел, запахнувшись в полушубок, у холодной печки. Он обратил внимание, что отец стал

называть Георгия по отчеству. У отца это произошло автоматически. Уважительно, по

отчеству, Георгия называли в то время, когда он работал в Елкино главным инженером, и,

когда разговор коснулся техники, у отца, видимо всплыло, прежнее отношение к шурину.

После ужина часов в девять вечера совет возобновился. Алексей предложил хоронить

завтра, на третий день после смерти.

– Завтра нельзя, – запротестовал Василий. – Понедельник неподъемный день.

– А что значит неподъемный? – спросили его.

– Не знаю. Так старухи говорят. Но нам тут жить, и обычаи надо соблюдать. Будем

хоронить во вторник. К тому времени еще кто-нибудь подъедет.

– До вторника-то матери долго лежать, – раздумывая, сказал Алексей. – Надо бы ее

сегодня на улицу вынести. Она румяная-то, румяная, но как бы не того…

На него посмотрели с недоумением.

– Вообще-то правильно, – нервно улыбнувшись, согласился Георгий. – Печку хоть и

не топим, а в избе от нас тепло.

– А она не обморозится? – нерешительно спросила Полина.

– Ну, как она может обморозиться, – с недоумением сказал Алексей. – У нее же

кровообращения-то нет. Застынет, да и все.

Ирина не выдержала этих разговоров и ушла из кухни.

– Ну, что, вынесем? – спросила Полина у мужа.

– Потом, когда будем спать ложиться, – неохотно согласился Василий, а то кто-нибудь

придет. Не знаю, можно так-то или нет.

Совещались приглушенными голосами, словно из соседней комнаты их могли

слышать. Но когда деловая часть была закончена, все расселись вокруг гроба и уже