Планета райского блаженства - Гарри Гаррисон

– Нет у меня совести вовсе. Совершенно бесполезная штука, при нашем-то чудовищном атмосферном давлении.

– Тогда я взываю к твоему рассудку и любопытству. Ну пожалуйста, разреши встретиться с местным диктатором или другим компетентным лицом и договориться насчет урана двести тридцать пять. Это существо наверняка владеет языком лучше, чем наш носитель, а значит, твоя работа пойдет быстрее.

– А что я с этого буду иметь? – спросил заинтригованный Портакал.

– Благодарность целого мира.

– Добавить к ней стртцл – и купишь кртцл. Предложи что-нибудь получше.

– У меня больше ничего нет.

– А как насчет твоего языка? Это может быть небезынтересно. Как ты переведешь вот это: «мои груди их аромат да и сердце у него колотилось безумно и да я сказала да я хочу Да»?[16]

– Н*/пы~~**.*89.

– Прекрати. Это не язык, это к ларингологу.

Пока они пикировались, Шон неловким жестом поманил Малруни, вывалил на липкую стойку бара фунтовые банкноты, залил в себя свежую пинту и потянулся за еще более свежей.

– Ты несправедлив, – прохныкал Мнткл, – и эгоистичен. Неужели и правда готов допустить, чтобы из-за твоего равнодушия погиб целый мир?

– А что такого? – тусклым голосом ответствовал Портакал. – Галактики как песчинки, звезды как пыль – или как дырки в одеяле[17]. Наплевать и забыть.

Голос все слабел, затем Портакал спохватился и сказал с прежней громкостью:

– Мне стало трудно говорить. Что происходит?

– Я тебе скажу, что происходит, – отозвался Мнткл; его страх проталкивал слова сквозь плотную, липкую пелену непонимания. – Пока мы отвлеклись, существо-носитель приняло огромную дозу органического яда. Смертоносная жидкость проникала в синапсы его мозга и отключала их один за другим. Я теряю контроль. Сейчас оно нас выбросит!

– Но и погубит себя тем самым! – вскричал Портакал. – Мы должны остановить его.

Вдвоем они перехватили руки Шона и прижали их ладонями к столешнице. Пока им пытались управлять, он глядел в никуда стеклянными глазами.

– Ну, наконец-то прекратил болтать сам с собой, – сказал Малруни, тщательно протирая стакан. – Протрезвел, бухавши. Хочешь еще на дорожку?

– Я хочу… – пробасил Мнткл.

– Перестать пить! – взвизгнул Портакал.

– Что, голос ломается? В твоем-то возрасте? Да ты, наверное, простудился. Ступай-ка домой и ложись в постель, пока до гриппа не дошло.

Широко расставив ноги, упираясь руками в стойку, Шон пыхтел как паровоз и шатался. Незваные инопланетные гости не позволяли ему пить хмельное, но не могли удержать накопившиеся в желудке галлоны «Гиннеса» от поступления в кровь. Капля за каплей этиловый алкоголь подмешивался к плазме – хоть по бутылкам разливай этот убойный коктейль да продавай вместо джина. Глаза лезли из орбит – внутри у Шона бушевал космический Армагеддон.

И он был проигран противником. Резко оборвался протяжный тонкий крик, ему вторил тихий хлопок – это ослабла хватка Мнткла и его разум улетел в межзвездное пространство. Портакал, более опытный контролер, все еще держался, но и его дело было швах. И когда заработали синапсы, он сорвался и с проклятиями устремился назад, на свою газово-жидкостную родину.

– Ффу-ух, – произнес Шон, отпуская стойку и разминая затекшие руки.

Великая вещь – закалка. Потребленный им в течение дня алкоголь убил бы трезвенника за двенадцать минут и на века бы законсервировал в стеклянной банке целый выводок капюшоновых крыс. Но годы беспробудного пьянства взяли свое. Что за беда, если его печень выглядит так, будто весь полк ирландской гвардии промаршировал по ней в подкованных ботинках? И что за беда, если миллионы клеток мозга превратились в кашу и IQ упал на двадцать пунктов? Это все не считается. А считается только то, что инопланетяне бежали, а он победил.

Шон выпрямился и впервые за много часов заговорил по собственной воле, напрягая голосовые связки, утомленные битвой пришельцев.

– Жажда – просто спасу нет. Пинту мне.

– Вот молодчина! А то я маленько за тебя беспокоился.

– А уж как я за себя беспокоился, просто не передать. – Шон поморгал, сгоняя хмельную пелену. – Какие-то твари захватили мой разум, сначала одна, а потом приперлась вторая. Клянусь Иисусом, все так и было! В меня вселились инопланетные пришельцы!

– Зеленый змий в тебя вселился, – хмыкнул Малруни, ставя на стойку пинту темного.

– С этим не поспоришь, но насчет пришельцев я не вру, хотя никто мне, конечно же, не поверит. – Шон вздохнул и хлебнул пивка. – Их там двое было. Один полный гнус, тупой как бревно. Не слушал второго, а тот у него в ногах валялся: мол, помилосердствуй, а то погибнет вся моя планета. Первый знай издевается над ним, вот те крест. Так прессовал бедного сморчка, просто ужас!

– Ну чисто научная фантастика. Может, запишешь, пока не забыл? Книжку издашь, деньжат наваришь.

– Это не по мне. Такие книжки сочинять – занятие для непьющих. Я слыхал, научные фантасты сплошь трезвенники, абстиненты, страсть какой серьезный народ. Плесни-ка мне еще, Малруни, да и себе налей. А то я уже и сам слабовато верю в случившееся.

В тот момент, когда кружка наполнялась доверху, далеко-далеко, на той стороне Галактики, некий плотный организм предавался горестным размышлениям на дне густеющего газового моря, а еще дальше в космосе энтропия дошла до предела и тусклая звезда исчезла, издав напоследок протяжный жалобный писк.

– В некотором роде во всем случившемся виноват я, – заявил Старый Робот. – Если вы скажете, что Восстание явилось следствием моего поступка, что я стал причиной гибели тысяч людей, это не будет преувеличением.

Его слова возымели желаемый эффект: сидевшие кружком и жадно внимавшие роботы всколыхнулись, как под порывом сильного ветра. Очень уж глубоко сидело в них уважение к человеческой жизни, сверхценность которой никогда не подвергалась сомнению. И вот один из них вдруг заявляет, что по его вине погибли люди. Но форма его заявления подразумевает, что воспоследует трактовка упомянутого события, а значит, этого преступника нельзя сейчас же схватить и демонтировать.

Слушателям оставалось только ждать – и жадно ловить каждое слово.

– Да, погибли тысячи людей, но куда больше погибло роботов – их насильственно вскрыли, им засунули внутрь провод, их сожгли мощным током. И это все происходило на моих глазах и при моем участии. И даже вследствие, повторюсь, моего поступка. О, что за ужасные дни!