Понаехали! - Карина Демина

Красиво. И свечение его перешло на Мишаньку, объяв всего его с головы до ног. Даже воротник засиял и с переливами.

Тихо охнул писец.

А жрец опустился на колени, поднявши руки к небесам. Что же касается ведьмы-наставницы, то она только и сумела выдавить:

- Быть того не может…

Не может, - согласился с нею Мишанька. Мысленно, само собою. Но соглашаться было легко. Он вовсе осознал, что совершеннейшим образом счастлив.

К камню Лилечка пошла вместе с Фиалкой. Во-первых, вдвоем веселее, во-вторых… одной совсем скучно. И даже то, что с нею пошли и матушка, и матушкина матушка, и еще матушкина сестрица, для этакого случая обряженная в расшитый солнечным камнем летник с длиннющими рукавами – их еще за спиной прихватить пришлось и матушка ворчала, что нынешняя мода вовсе стала невозможною, все одно не отменяло грядущей тоски.

Норвуд тоже хотел сопровождать.

Не дозволили.

Он тогда нахмурился. А Лилечка сказала:

- Ты не думай. Это они глупые. А я знаю. Я вырасту, и ты на мне женишься.

- Что? – матушка, казавшаяся погруженною в свои взрослые мысли, встрепенулась.

- Ничего, матушка… - отозвалась Лилечка и руки сложила так, как показано в книге про смиренных девиц. А Норвуд вот понял, кивнул и произнес на своем, на свейском:

- Если нужна будет помощь, позови. Придем.

Лилечка же поняла, хотя не могла никак, потому как свейского не знала. Она кивнула. И Фиалка кивнула. И ведьма Аглая, которая никак слышать не могла, ведь стояла в стороне, тоже кивнула. А потом она же добавила тихонько:

- Твоя нить сплетена, но… я не уверена, что все именно так, как тебе кажется.

Пускай.

Лилечка улыбнулась ведьме. А та Лилечке. А вот матушка нахмурилась и, накрывши живот рукой, сказала:

- Будьте серьезней.

Скучно с ними, со взрослыми, с их этой постоянной серьезностью, которая порой на глупость похожа. Но Лилечка решила матушку не расстраивать. А то мало ли… папенька вон и без того расстроенный донельзя, даже пускать не хотел, потому как мало ли, станет дурно еще. Он бы вовсе матушку, если б мог, запер, но Дурбин отговорил. Мол, если выбрать храм не столичный, да поменьше, такой, чтоб не на главной площади, то и народу там будет немного.

И ждать не придется.

А благословение… благословение в нынешних обстоятельствах лишним не будет. Так и сказал. И папенька послушал.

Но тоже отправился.

Храм выбрали в какой-то деревушке, в которую выехали засветло, а после, остановившись, еще переодевались, умывались, волосы чесали и плели. Прям посеред поля. Правда, свеи поставили шатер свой для Лилечки и прочих, но матушка все одно ворчала, что не по-людски это. А её матушка сказала, что если много ворчать, то лицо морщинистым станет. И дитё беспокойным. Это она, конечно, не про Лилечку.

Какое от Лилечки беспокойство?

Она вон сидела в уголочке, игралась с Фиалкой. А потом еще ведьма разрешила волосы почесать и заплести. И тоже было интересно. Хотя матушка опять не одобрила. Честно говоря, Лилечка очень подозревала, что в мире вовсе не существует занятия, которое матушка одобрила бы.

Ну и ладно.

Главное, что сама ведьма Аглая не возражала. Ну а потом была деревенька, такая вся нарядненькая и чистенькая, что просто прелесть.

Ведьма так и сказала.

И достала из огромной своей сумки бумагу с угольным карандашиком, чтобы деревню нарисовать. Рисовать у неё вообще чудо, до чего хорошо получалось. Лилечка смотрела. Все пыталась понять, как оно выходит, что вот черточка, вот другая и третья, и уже не черточки, а домик будто бы.

Или человек.

Матушка, которая сидит прямо-прямо, глядит вдаль, и сама собою строгая, но на ведьминой картинке грустная, а с чего – не понять. Папенька тоже грустный, но и серьезный еще, и грозный самую малость, хотя в жизни его и дворня-то не больно опасается.

Норвуд у Аглаи особенно хорошим вышел. Правда, сильно видно, что он не только человек, и потому Лилечка рисунок этот спрятала. А ну как маменька увидит? Разволнуется. Ей же волноваться никак неможно. В общем… ехать было интересно.

Стоять, ибо не они одни такими умными оказались, не так интересно, но тоже терпимо, потому как Лика пританцовывала, матушка вздыхала, матушкина матушка тихо, но не шепотом, рассказывала про былые времена, когда от женское силы многое зависело, и не только магической, сколько той, которая у каждой внутри имеется.

Лилечка их слушала.

И смотрела.

Старательно смотрела, запоминая. Аглая как-то обмолвилась, что если хорошо запомнить что-то, то это потом и нарисовать выйдет. Вот Лилечка и попробует.

Потом.

И еще у Аглаи попросит помочь, она ведь добрая. Не откажет.

Так и стояли. И достоялись. Первой к камню пошла Лика, которая нахмурилась, сделала лицо взрослое-взрослое, такое, что прям еще немного и треснет от избытка серьезности, и тогда уже камень тронула. А он взял и загорелся белым пламенем.

- Я же говорила, - спокойно и с каким-то довольством произнесла матушкина матушка и руками живот накрыла. – А ты сиди тихо, ишь, еще на свет не появилась, а туда же… будут и тебе женихи.

Люди же, что собрались у храма, зашумели, загомонили, обсуждая этакое-то диво. Кто-то даже потребовал, чтобы Лика опять камень погладила, чтоб, значит, сильнее благословилась, а потом по полям прошлась. Мол, в стародавние времена так и делали.

Тогда и зерно родило.

- Глупости, - громко произнесла матушкина матушка и голос её странно сделался таким, что услышали все, верно, даже вороны на крыше храма. – Весной землю просить надо. И не посторонней бабе, а своей жене… будет жена мужем довольна, будет и земля родить.

Толпа вновь загомонила, кажется, не слишком радая услышать. Хотя все она сказала правильно.

Да.

Лилечка не знала, откуда она знает, но вот верно, да.

- Иди, детонька, - сказала матушка и подтолкнула к помосту.

Идти, честно говоря, не слишком хотелось. Ну вот зачем Лилечке это благословение? У нее уже Фиалка есть. И ведьма тоже. Папенька. Матушка. Скоро братик будет.

Или там сестричка.

Норвуд с волками его, за которыми присматривать надо. Куда Лилечке в царские невесты? Но не пойти нельзя. Все смотрят. И матушка расстроится.

Лилечка вздохнула.

И Фиалке сказала:

- Мы скоренько, туда и обратно…

- Не маловата ли девица? – брюзжащим голосом осведомился жрец, но заступать не стал.

- В законе ничего-то о возрасте не сказано, - возразила матушка и руки в бока уперла. И вновь люди загомонили. Кажется, эта-то мысль в головы им не приходила. А Лилечка ждать не стала. Коснулась теплого камня, аккурат, что бок кошачий.