Змеиное логово - Кайл Иторр

Под прикрытием дымзавесы отводит нас метров на тридцать, заботливо укладывает в едва заметную выемку, быстро показывает, как складывать из окрестных камней импровизированный бруствер.

— Вышиной дюймов на пять, не больше, сейчас ваша основная защита — скрытность, — говорит Ястреб, — рацию на прием, до сигнала старайтесь даже не шевелиться, потом огонь по готовности. Все, и да помогут нам Всемогущий Господь и святой Дунстан.

Пригибаясь, бежит обратно и вместе с Фредом скрывается где-то за машинами.

Ждем.

Время ползет. Пальцы сами собой выполняют привычную работу — извлечь остроносый патрон «пять-пятьдесят шесть» из упаковки, вложить под металлические губки магазина, утопить большим пальцем, превозмогая сопротивление пружины, взять следующий патрон, — а в голове пусто. Разве только вертится истерическое — массаракш, вот какого лешего мы, четверо идиотов, поперлись через это трижды проклятое Мраморное нагорье, экзотики захотелось, мол, чего дважды по одной скучной дороге кататься, да еще глотать конвойную пыль, да? Вот вам экзотика, тридцать три раза массаракш, вот вам острые ощущения по самое не могу.

Распихиваем снаряженные «бананы» в предназначенные для них кармашки; «эм-четыре» я забираю себе вторым стволом, оставив Саре «злую черную винтовку»[74]первым, — карабин рекомендую ей приберечь на потом, все же стоунеровская конструкция для дальних выстрелов заточена получше, ну и с переводчиком на «тройку» короткими очередями работает нормально. Любимая, ощутимо бледная, помогает достроить бруствер. Позиция для стрельбы лежа, не идеал, но даже на стрельбище бывает похуже. Обнаруживается неожиданный плюс у моего вчерашнего фингала: целюсь-то я правым глазом, а левый сейчас прищуривать удобнее.

Дымзавеса потихоньку рассеивается. Смотрю на часы — минуты три до «визуального контакта»; совсем не факт, однако, что из нашего лежбища будет видно так же хорошо…

По ушам бьет громкий разрыв, волна жара и пыли. Еще один. И еще. Заговорил бог войны. Они стараются садануть по нашим машинам? Для бандитов, как добытчиков материальных ценностей, класть снаряды логичнее бы несколько в стороне, чтобы контузить противника взрывной волной, но сама техника, куда как недешевая и реализуемая проще всего, осталась цела; однако, во-первых, запросто могут и промахнуться, а во-вторых, кто сказал, что подобные с позволения сказать личности в первую очередь руководствуются логикой? Ладно, пока задача номер раз — выжить (а у меня задача номер ноль — чтобы цела осталась любимая жена, потому как ее уже двое), с сохранностью автотехники и прочего багажа разберемся потом.

А вот наконец и «визуальный контакт» — тот, «с полвторого», — над бурой пустошью обозначается силуэт старого пикапа с двухместной кабиной — «курьер», «хайлюкс» или кто-то в этом роде. Пулеметного вертлюга нет, зато в кузове видна еще пара-тройка вооруженных рыл. Дистанция шесть… пять… пожалуй, уже можно вести огонь.

— Родная, мои в кабине, твои в кузове.

— Ясно, — не отрываясь от прицела, отвечает любимая.

— Ждем.

— Знаю.

Вот и поговорили.

Пикап поворачивает левее, словно не желает перекрывать директрису наблюдателям у стереотрубы. Или, что вероятнее, не желает попасть под шальной снаряд, ибо скорее всего означенные наблюдатели еще и корректировщики чего-то артиллерийского… судя по скорострельности, пушка там одна, но нам и одной выше крыши.

— А теперь — дискотека, — вдруг оживает рация голосом Фреда.

И где-то совсем рядом заходится безбашенным стрекотом пулемет, судя по незнакомому тону — именно дегтяревский ручник, ибо орденский М249 я и в деле слышал, и на стрельбище частенько наблюдал, это не он… Значит, именно Фред начинает работать по второй, невидимой нам цели с девятичасового направления.

А нам, как и велел Хокинс, продолжать.

— Делаем, — выдыхаю я и жму на спуск. Дистанция менее пятисот метров, для цели «кабина авто» и насквозь знакомого «фала» вполне посильно. Очередь, вторая, третья, и вот уже магазин пустой, меняю, а у пикапа выбито лобовое стекло и в распахнутую настежь водительскую дверь свешивается окровавленное тело, где-то в стороне свистят пули, ага, вот он ты, за радиатором, успел выбраться, ну на, лови, еще, еще, вот, и тушка, судорожно дернувшись от пуль триста восьмого калибра, роняет автомат и падает в пыль, в кузове пикапа один труп точно есть, отлично, родная, а где там еще твои, не вижу, и черт с ними, лишь бы они нас тоже не видели, огня не ведут. Наблюдатели со стереотрубой срисовали нашу позицию? Вообще должны были, даже на ярком новоземельном солнце вспышки выстрелов видны достаточно хорошо…

Разрыв снаряда, редкая каменная шрапнель барабанят по бронежилету, плевать, целы — целы, родная? Встречаю ее безумный взгляд, киваю, сжимаю вздрогнувшие пальцы, держись, любимая, мы живы, а остальное приложится.

Там, где-то неподалеку, бой продолжается, пулемет Фреда по-прежнему бодро отвечает неизвестным стрелкам. Хокинс молчит.

И артиллерия молчит. Почему — а пес ее знает, молчит, и спасибо.

— Кто-то шевелится, — вдруг говорит Сара.

— Кто, где? Координаты дай.

— На три часа, дистанция где-то триста…

Массаракш, отполз небось от пикапа и пытается подобраться сбоку… так, вот тут у меня справа удобная стрелковая ниша, сейчас, если мелькнешь на директрисе… есть, аккуратно жму на спуск, скупая трехпатронная очередь вспарывает ногу, клиент от боли вздрагивает, переворачивается и получает вторую короткую уже в корпус, после чего замирает и дальше не шевелится.

Снова меняю в «фале» магазин. Четыре полных. Проверяю на всякий случай сброшенные — один пустой, во втором еще патрона четыре. Из остатков цинка, купленного в незапамятные времена, сразу по прибытию на «Латинскую Америку» через «ворота» Сьюдад-Мехико, доснаряжаю оба. Как раз хватило, и пять патронов в запасе, прячу в свободный подсумок. Все, снова полный боекомплект.

Неожиданно где-то в том же районе, что и ранее, хлопает дымовая граната, и сразу за ней еще одна. Наверное, эти Ястреб все-таки не вручную швырял, а запустил из подствольника, в натовской номенклатуре всякие есть, это вам не отечественные «воги», где только «боевой осколочный», «учебный инертный» и «омоновский слезоточивый» сугубо по большому блату…

В зеркальце смотрю на тучу густо-черного дыма, которая закрывает от стереотрубы нас и, очевидно, Фреда и Ястреба… стоп, а пулемет-то молчит, и Хокинс голоса не подает, хотя явно живой, кто-то же дымовухи пустил. И с той стороны по ним сейчас никто не стреляет…

— Любимая, давай-ка наружу.

Сара без возражений поднимается, карабин за спиной, «эм-шестнадцать» у плеча. Вместо обеих наших тачек — гора дымящего покореженного железа; обхожу слева, пригнувшись…

— Влад, Сара, бегом сюда, — оживает в рации голос Хокинса, а из-за стоящего в полутора сотнях шагов багги с толстой трубой турельной безоткатки машет рука.