Неистовые джокеры - Лианна С. Харпер

Хирам умолк, безмолвно оглядел зал и продолжил:

— За Плакальщика и за его смех, от которого трескались камни. За Малыша Динозавра, который никогда не был способен на такую подлость, как тот, кто его убил. За такисиан, которые обрекли нас на муки и сделали нас подобными богам, и за доктора Тахиона, который помог нам в трудный час. И снова и снова — за Джетбоя.

— За Джетбоя, — снова повторили все хором и на этот раз приложились к бокалам.

Хирам Уорчестер медленно опустился на пол.

* * *

— Ты ничего не ешь, — мягко заметил Тахион, украдкой бросив взгляд на тарелку, к которой его спутница почти не притронулась.

— И ты тоже.

— У меня есть оправдание.

— И какое же?

— Губы болят.

— Это не настоящая причина.

— А зачем тебе знать настоящую причину?

— А я и не хочу — не хочу ее знать.

Рулетка отвела взгляд, но память услужливо воссоздала призрачную картину, которая отделяла ее от всего зала. Вот Джозия брезгливо морщит нос поверх доброго лица Глюкса. Вот ее младенец, точно экзотическое кушанье, лежащий на тарелке Мистраль. «Дело в том, что я собираюсь убить — должна убить — тебя и уже начинаю терять терпение. Такой ответ тебя устроит?»

Губы помимо ее воли выговорили:

— Я расстроена тем, что произошло сегодня.

— Чем именно? — уточнил Тахион с угрюмой улыбкой.

— Убийством на Могиле Джетбоя.

Его ладонь накрыла ее руку.

— А ты еще упрекала меня в отсутствии аппетита. Как я могу есть, когда Малыш… я все время думаю о его родителях.

Французский луковый суп, съеденный чуть ранее, бросился ей в горло, и она судорожно сглотнула.

— Прошу прощения, — выдавила она и, оттолкнув стул, выбежала из зала. Со всех сторон ее бомбардировали любопытные взгляды.

В туалете она умылась холодной водой, не думая о том, что будет с искусным макияжем, на который она убила столько времени, и прополоскала рот. Это помогло, но едкий ком под ложечкой никуда не делся. Янтарные глаза мрачно взирали на нее из зеркала, огромные, как у лани, и такие же испуганные. Она вгляделась в правильный овал своего лица, точеные скулы, тонкий нос, унаследованный, очевидно, от какого-то белого предка. Лицо казалось совершенно обычным, нормальным. Как могло за ним скрываться такое… Ее разум взбунтовался против этого определения. Нет, не зло. Это лицо скрывало воспоминания.

Воспоминания о зле.

Но кто причинил это зло? Мужчина, чьи сородичи принесли на землю чудовищный вирус и сломали ей жизнь?

Или она сама?

Она уперлась ладонями в края раковины, наклонилась вперед, слушая собственное учащенное, судорожное дыхание.

— Он все еще жив, Рулетка.

Ахнув от испуга, женщина стремительно обернулась. Старик отложил пилку для ногтей, предусмотрительно оставленную в туалете для посетительниц «Козырных тузов», внимательно оглядел узловатые вены на тыльной стороне ладоней и медленно повернулся к ней на маленьком крутящемся стульчике. Зрелище было — нелепей не придумаешь. Астроном, переодетый в форму официанта «Козырных тузов», в свете двойного ряда ламп, со сверкающей лысиной, отражавшейся в зеркале.

— О господи. Что вы…

— Здесь делаю? Доделываю за тобой то, что ты провалила. Разношу смерть. Я ожидал увидеть здесь всеобщий плач, страх и отвращение. И какое зрелище предстало предо мной? Толпа тузов, которые как ни в чем не бывало набивают животы и разговаривают, разговаривают, разговаривают…

— Нет… не здесь же.

— Именно здесь. Начиная с Тахиона.

— Нет!

— Жалко стало?

— Он… он мой.

— Так почему же ты до сих пор не убила его?

Его голос утратил всю свою веселость и походил на скрежет камня по наждачной бумаге. Старик поднялся со стула — медлительность этого движения сделала его лишь более угрожающим.

— Я… — Голос подвел ее, и Рулетка сделала еще одну попытку. — Я играю с ним.

— Какая драматическая — я бы даже сказал, — мелодраматическая фраза. Ты с ним играешь, — повторил он задумчиво и молниеносным движением протянул руку к ее горлу. — Так вот, хватит с ним играть! Убей его!

Рулетка попыталась вывернуться из его пальцев, он усилил хватку, сминая ее гортань; кровь хлынула ей в голову, загрохотала в ушах. Женщина цеплялась за его руку, пытаясь вымолить пощаду, но из горла выходил только какой-то писк. Астроном презрительно отшвырнул ее в сторону, и она больно ударилась о край унитаза.

— Вы меня не заставите. Одного страха перед вами недостаточно.

— Верно. Жаль, что ты так и не поняла того, что я тебе говорил. Лишь твоя ненависть освободит тебя. Лишь излив горечь из своей души, ты сможешь обрести покой.

Она судорожно стиснула виски.

— Я не знаю, что ненавижу сильнее, ваши угрозы или вашу дешевую психологию.

Старик продолжал, будто ничего и не слышал:

— Лишь окончательный катарсис может спасти тебя от нескончаемых воспоминаний.

Он смял тщательно возведенные им самим ментальные щиты, вломился в ее сознание. Перед ее глазами поплыла вереница образов. Акушерка, пытающаяся не дать ей приподняться, уложить назад. «Не смотрите». Она все-таки посмотрела. Чудовище! Оно лежало в кювете и тоненько пищало. Четыре дня, в течение которых она могла только беспомощно смотреть, как оно умирает. Метания от омерзения к любви и от любви к ненависти. И все началось сначала. Акушерка, пытающаяся не дать ей приподняться… Нескончаемая череда воспоминаний о кошмаре.

— Убей его, и все кончится.

— О боже! Я не верю вам!

Рулетка все так же продолжала стискивать виски, путаясь в волосах.

— Весьма прискорбно. Потому что у тебя все равно нет никакого другого выбора.

* * *

— Еще не пора?

Джек приподнял голову от стальных перил, на которых почти висел.

Вонищенка подошла и встала рядом с ним. Обняла его за пояс.

— Уже скоро. Совсем скоро.

Она протянула руку и отвела с его лба мокрые от пота черные волосы. Джек ответил ей взглядом, полным боли.

— Тебе придется войти туда в своем человеческом обличье, — сказала она. — Я помогу тебе превратиться, когда настанет время. Я буду с тобой.

Вонищенка накрыла ладонью его руку, вцепившуюся в перила. Он повернул ладонь и сжал ее пальцы.

— Не нравится мне эта затея. — Джек посмотрел на их сплетенные пальцы, но руку не убрал, — Жаль, что здесь нет твоих кошек.

— Мне тоже.

— Если что-то пойдет не так, убегай. Я серьезно. Я в состоянии сам позаботиться о себе.