Эскадра его высочества - Алексей Барон

Люси горестно рассмеялась.

— Конечно, конечно! Потерявшие веру обратья-наставники начнут готовить некачественную смену. Из-за этого порочная цепь прервется и орден рассыплется как… как…

— Как ржавая цепь, — подсказал Гюстав. — Да, так оно и случится. В конечном счете.

— Только этот конечный счет ордену предъявят тогда, когда нас на свете уже давным-давно не будет! Ты знаешь, где-то я читала, что любая диктатура рано или поздно пожирает себя. Но вот беда: начинает она всегда со своих лучших, лакомых частей. Тех самых, которые в принципе могли бы ее спасти. Понимаешь?

— Очень хорошо сказано. Кто написал?

— Не помню. Но лучшая часть Покаяны — это такие дуралеи, как ты.

— Спасибо.

— Не за что! Все подпрыгиваете, напоказ себя выставляете. Дабы вас ненароком не забыли скушать, да?

— Успокойся, я вовсе не собираюсь попадать в нежные лапы бубудусков.

— А куда ты денешься?

— Есть куда. Поедешь со мной?

— Нет.

— Почему?

— Я слишком избалованна. Суровый быт сделает из меня невыносимую ведьму.

— Ну, быт я как-нибудь обеспечу.

— Сомневаюсь. Требования к жизни у нас очень разные, господин гвардеец.

— Бывший.

Графиня покачала очаровательно растрепанной головкой.

— Ты никогда не перестанешь быть гвардейцем. Устроитель быта… Впрочем, главное не в этом.

— А в чем?

— Гю, я очень нужна отцу.

— Это я понимаю. Но разве ты можешь чем-то ему помочь?

Личико Люси страдальчески исказилось.

— Не знаю. Зато знаю, что с тех пор, как он прогнал Арно, у него никого не осталось. Ни-ко-го. Это же страшно!

— А ему кто-то нужен?

— Не смей говорить так! Ты не понимаешь! Его никто не понимает. Все его видят таким, каким он хочет выглядеть. Сухим, холодным, равнодушным. А внутри он совсем другой. Беззащитный…

— Кто, маршал?

— Представь себе. Беззащитный и очень добрый.

— Добрый?

Гюстав промолчал.

— Не далее как сегодня, он говорил о тебе.

— Вот как? Не ожидал.

— И зря. Папа вскользь упомянул твое имя и сказал, что границу с Поммерном перейти невозможно, лучше даже и не пытаться. Там все перекрыли фронтиеры, бубудуски и кавалерийские разъезды, а местное население вконец запугано и приучено доносить не задумываясь, рефлекторно. Не лучше дело обстоит и на границе с Муромом. До Драконьих гор и Альбаниса очень далеко. Так что остается…

Гюстав встал со своего стула и подошел к открытому окну.

* * *

Поместье Люси находилось на вершине холма.

Из окон северного фасада просматривался утопающий в зелени императорский дворец Эрлизор, бухта Монсазо, а дальше, за башнями острова Дабур, на самом горизонте маняще блестело неподвластное сострадариям море.

— Понятно. Люси, я этого не забуду.

— Не забудь еще вот что. После папы ко мне неожиданно приехал Арно. Полчаса болтал о разных пустяках, а потом спросил о тебе. Тоже мимоходом, только вот уже совсем с другими целями, как ты понимаешь. Возможно, в Санации еще и не приняли решение о твоем аресте. Но Арно очень хочет выслужиться перед своими обратьями. Фу, слово-то какое…

— Спасибо. Тоже не забуду.

— Гю, постарайся его не убивать. К сожалению, он мой брат, хоть и сводный.

— А если сам нападет? Ранить-то хоть можно?

— Ну так… Не очень сильно, — сказала Люси. — Сумеешь?

Гюстав усмехнулся.

— Думаю, что да.

— Ты возьмешь немного денег?

— Нет.

— Так я и знала. Что ж я без тебя делать-то буду?

— А я?

— А! — сказала она. — Дошло наконец?

— Давно дошло. Только вот ничего не поделаешь. Прости! Не могу я закрывать глаза на проделки сострадариев. С души воротит от запаха вечно немытых тел, от подлого обычая наваливаться из-за угла и непременно вдесятером против одного. От их хамства. От нарочито уничижительных имен, которые они сами себе выдумывают. От изуверских истязаний, которым подвергают людей, уже сознавшихся во всем, что делали и что не делали. От их животной ненависти к любому мало-мальски образованному или просто честному человеку. От их слов, ни одному из которых нельзя верить. Само существование ордена делает дружбу опасной, честность самоубийственной, а красоту запретной… Но самое ужасное даже не в этом. Люси! Эпикифор затевает войну.

— Войну? Почему ты так думаешь?

— Есть много косвенных признаков. Но есть и прямые. Например — майское нападение на корабли Поммерна у мыса Мекар. Без ответа оно не останется. И что тогда? Я давал клятву базилевсу и Покаяне. А фактически воевать пришлось бы за грязные делишки бубудусков. Вот это уж — совсем чересчур, понимаешь? Поэтому хорошо, что они сами отправили меня в отставку.

— Но если из армии выгоняют таких офицеров, как ты, что же будет со страной?

— Возможно, что военное поражение пошло бы на пользу нашему несчастному отечеству.

— Поражение? — удивилась Люси. — Какая в нем может быть польза?

— Эх! Вину за неудачу обратья-сострадарии с большим удовольствием переложат на верхушку армии. Но внутриполитический кризис неизбежен. Хотя бы из-за экономического истощения страны. Следовательно, позиции ордена поколеблются.

— На верхушку армии, — повторила Люси. — Послушай, а верхушка армии это ведь прежде всего…

— Да. Военный министр.

* * *

Внезапно в окно влетела синица.

С испуганным писком она заметалась по спальне, присела на люстру, вновь взлетела. Гюстав отошел от окна, освобождая дорогу. Птица выпорхнула.

— Он хороший полководец, — робко сказала Люси.

— Знаю. Однако в случае победы маршал станет еще менее угоден эпикифору как слишком популярная фигура. И популярная где — в армии! Нешуточная угроза…

Люси зябко передернула плечами.

— Ты говоришь страшные вещи.

— Это потому, что они похожи на правду. А правда в Пресветлой Покаяне лучезарной быть не может, ее лучше и не знать. Я бы и не говорил о страшных вещах, если б мог хоть как-то повлиять на ситуацию. Но увы, сам должен бежать.

— Отец ни за что не согласится на эмиграцию.

— Боюсь, что так.

— Неужели для него нет спасения?

— Только в случае плена.

— Он скорее умрет.

— Если прежде его не арестуют бубудуски.