Хоровод воды - Сергей Юрьевич Кузнецов

Аня закрывает книжку. На секунду ей кажется: этажом ниже кто-то кричит.

Неделю назад труба горячей воды под полом Аниной квартиры дала течь. Просачиваясь между стыками плит, кипяток разъедал штукатурку, в результате чего размер трещины превысил критический. Это вызвало самопроизвольное развитие трещины и прорыв трубы, приведший к падению куска штукатурки на голову гражданки Балакиной М.П. семидесяти восьми лет, проживавшей в квартире № 15 на третьем этаже того же дома. От удара по голове гр-ка Балакина потеряла сознание и, не приходя в себя, скончалась от болевого шока, вызванного полученными множественными ожогами.

Вытащил из почтового ящика газету «Округа». Прочитал краткий очерк: историю района Тропарево или, точнее, Тропарево-Никулино (Тропарево – слева от проспекта Вернадского, Никулино – справа). Оказывается, он стал частью Москвы только в 1960 году. А до этого был – деревня деревней. Строительство началось в семидесятые, тогда-то дед и купил здесь кооператив для матери, вроде как для матери, а на самом деле – для матери с бабушкой. Потому что бабушка предпочитала жить у нас, а не с дедом, в квартире на «Соколе», где живет теперь мама.

Значит, были у деда деньги на кооператив. И право на государственную квартиру в Москве при выходе на пенсию. И был он очень хороший человек. И отец не женился на маме именно из-за него. Хотя в то время дед еще жил в Ленинграде, а мама – в Москве.

Интересно.

Кооперативы здесь, небось, были недешевые. В семидесятые тут все больше ученые и номенклатура квартиры получали. И еще зарубежные дипломаты – был целый немецкий городок и несколько домов, где жили иностранцы.

Помню, стояли с мамой за овощами в очереди, минут сорок уже, заходит негр. Черный котелок, зонтик с серебряной застежкой, этакий котяра, как я бы сейчас сказал. И начинает по-французски объяснять, что он дипломат и ему положено без очереди. Ну, очередь ему по-английски говорит, чтобы он шел в «Березку», раз весь такой из себя дипломат. А он на своем: ничего по-английски не понимаю, же суи дипломатик. И тут вышла мама и сказала ему на чистом французском, что мы все о нем думали. Негр, кажется, посерел от ярости и ушел. Правда, только мы вышли – сразу шасть назад.

Так маме раз в жизни пригодилось филологическое образование.

Ну, в общем, наглые негры были в нашем районе самыми большими хулиганами. Двадцать лет назад район был, что называется, интеллигентный. И поэтому теперь здесь можно встретить самых необычных алкоголиков в городе. Например, азиатских девушек в шубах, угощающих пивом всякую пьянь типа меня.

Конкуренцию нам может составить разве что соседнее Коньково. Там даже пословица есть: Хули в Туле. Мы в Конькове! Ну а мы, соответственно, в Тропареве.

Рядом с моим домом стоит двухэтажное строение. Когда-то здесь была химчистка. Потом химчистка съежилась, и половину здания заняла какая-то коммерческая структура. А теперь в нем спортивный клуб и магазин «Копейка». В прошлом году я попытался надавать по морде местному охраннику, и мне чуть не выбили еще один зуб.

А когда-то в окне второго этажа висела написанная от руки табличка «С днем рождения!». Мол, ведь каждый день у кого-то день рождения – человек пройдет по улице, увидит и порадуется, что его поздравили.

Было это, когда, кроме официальных лозунгов, на улицах вообще ничего не висело. Ну и еще про самолеты «Аэрофлота», но это, по сути, тоже лозунг.

В магазин «Копейка» я иногда захожу купить еды. Кстати, за бухлом я почему-то всегда хожу в магазинчик «На опушке», хотя до него вроде как дальше. И, кстати, дело не в охраннике – можно подумать, на опушке я не получал по морде. Трезвый, я сам не всегда понимаю, что делаю по пьяни. Походы «На опушку» – еще не самое необъяснимое.

И вот выхожу я сегодня из «Копейки» – а мне навстречу моя красавица Мэгги Чун. Не зря, значит, я думал, что она где-то здесь живет. Если б я был пьян, я бы легко с ней разговорился, отправился бы в гости, может даже утащил с собой. А так я стал как столб, ну она мне и говорит:

– Привет!

– А, – говорю, – это ты? Привет, – говорю, – давно не виделись, как дела?

– Нормально, – отвечает. И собирается дальше идти.

– Послушай, – говорю, – как тебя зовут-то? Я чего-то забыл.

А она отвечает: Лена, – и уже внутри.

Ну, я достал «Приму», облокотился о кирпичную стену, закурил. Минут через пятнадцать гляжу – назад идет.

– Лена, – говорю, – может, сумочку донести? Так сказать – проводить?

– Не надо, – отвечает, – я на машине.

И ключи из кармана достает. Нажала кнопочку, что-то сбоку у меня пипикнуло, она сумки в багажник, сама – за руль.

– Увидимся еще, – говорит. – Может, у меня к тебе дело какое будет.

Улыбнулась – и уехала.

Машина у нее хорошая, иномарка.

Дело? Очень интересно.

Я «Приму» докурил, пакет подхватил и домой пошел.

Не похожа она, кстати, на тропаревских алкоголиков. Личико больно чистенькое. Хотя, говорят, азиаты по-своему стареют. Спиваются, вероятно, тоже.

Если бы я сегодня пьяный был, тогда все понятно. Когда я пьяный, и не такие вещи случаются. Когда я пьяный, Бог мной любуется, я говорил уже. Но так, средь бела дня, на трезвую голову, московской весной выходит из машины девушка моей мечты, говорит мне привет, а потом роняет увидимся еще, будто знает, что никуда я не денусь, так, вероятно, и буду здесь стоять, подпирать стену, ждать, пока у нее дело какое будет.

Хорошо, я подожду. Вернемся пока к деду Григорию, который был хороший человек, но в один прекрасный день, наслушавшись Би-би-си, вышиб себе мозги.

Что я о нем знаю? Собственно, почти ничего. Мама и бабушка о нем толком не говорили, фотография сохранилась всего одна, висит у мамы дома, на видном месте.

Бабушка вообще не любила вспоминать прошлое. Даже о том, что у нее до мамы была еще одна дочка, я узнал почти случайно – нашел коробку со старыми фотографиями, спросил: А это мама маленькая? – и бабушка ответила сердито: Нет, это моя старшая, Полина. Она умерла в блокаду.

Фотографий у нас дома вообще не любили. Я часто думаю, что задним числом пытаюсь нарисовать собственный семейный альбом. Только получаются не люди, а знаки людей: папа, мама и дядя Саша, нарисованные в углах треугольника. Дедушка Миша и бабушка Марфа совсем-совсем бледным контуром. Просто – бабушка и дедушка, в стиле детской книжки. Этакий детгизовский период Кабакова и Пивоварова.

Кого бы я хотел нарисовать, так это тетю Лиду. Пусть она стоит, опираясь на палку, на кухне своей одинокой квартиры на Васильевском острове. Или, еще лучше, памятником на аллеях Летнего сада, где она любила гулять.

Опираясь на палку, вышагивала по дорожкам Летнего сада, расспрашивала меня про учебу, потом – про выставки и картины. Хмурилась недовольно: она вообще не одобряла искусства.