Испанская дочь - Лорена Хьюс

– Притом что вы производите восемьдесят тысяч тонн какао в год – еще бы он был вам не благодарен! – фыркнул Лоран, немало подивив меня своей осведомленностью. Впервые за все время он высказал что-то имеющее хоть мало-мальский интерес.

Я пытливо уставилась на него, глядя, как он рассеянно поглаживает руку Анхелики. Быть может, этот его легкомысленный образ – всего лишь отвлекающий фасад?

Театр «Ольмедо» оказался небольшим, но очень впечатляющим. Зрительный зал был плотно уставлен креслами с ярко-красной обивкой, расположенными полукругом, и снабжен слегка возвышающимися ложами по бокам. Сцену обрамляли сливочно-белые колонны, а с эллиптически вытянутой арки ниспадала пара карминовых бархатных занавесей.

Театр постепенно заполнялся публикой. Заметила я и несколько знакомых лиц с бинго-вечеринки. Некоторые поприветствовали меня коротким кивком, другие с высокомерностью проигнорировали. Разговоры вокруг велись больше на французском, чем на испанском. Судя по всему, здесь как раз и собиралось местное «парижское» сообщество.

За пару минут до выступления сестер мною вдруг овладела странная нервозность – я то и дело оглядывалась и вытирала взмокшие ладони о брюки. Между тем Лорана явно больше интересовали те, кто сидел позади нас, нежели появление его жены на сцене.

Как только занавес раздвинулся, весь зал затих. Меня охватило чувство гордости. Под мягким светом ламп мои сестры, расположившиеся с инструментами на сцене, являли собой захватывающую дух картину. С идеально выпрямленными спинами, с грациозно вытянутыми шеями и слегка наклоненными головами – они сидели с такой элегантностью и статью, что просто глаз было не оторвать.

Наконец, по некоему сигналу, они начали играть. Струны их звучали в безупречной гармонии, донося до нас творения Штрауса, Шопена и Дебюсси. На середине выступления Каталина со скрипкой поднялась на ноги, настолько поглощенная своей игрой, что напрочь, казалось, забыла, что на нее глядит сейчас полгорода. Ни разу еще я не видела ее настолько самозабвенной и неукротимой в своей страсти, нежели сегодня.

После их номера распорядитель мероприятия – худощавый мужчина с пышными белыми усами, идеально подходящими к его белому галстуку и жилету, – объявил, что сейчас со сцены прозвучат стихи в честь президента Эквадора Альфредо Бакерисо Морено – который, как оказалось, тоже был поэтом. Публика зааплодировала, закричала здравицы в адрес отсутствующего президента, к которому Лоран, как мне показалось, питал большое уважение, называя его «либералом».

Когда начались поэтические чтения, несколько зрителей принялись откровенно зевать. Мне тоже, признаться, еле удалось держать глаза открытыми, однако мой Кристобаль, несомненно, получил бы массу удовольствия от этого праздника местной культуры и изящных искусств. Глаза у меня повлажнели от слез. Как же я тосковала сейчас по своему мужу! Как мучилась от невозможности вновь его увидеть!

Наконец концерт закончился, и я встретила за сценой Каталину с Анхеликой. Поздравила обеих и – впервые за все время – от чистого сердца их крепко обняла.

Когда мы прибыли на торжественный ужин, в гостиной было уже полно народу. Озабоченные официанты в черных смокингах носили туда-сюда подносы с легкими закусками и французскими винами. Держа в руке бокал шампанского, я стала наблюдать за окружавшими меня людьми.

Раскрасневшаяся и воодушевленная после выступления, Каталина попыталась пообщаться с группкой женщин, которые приветствовали ее натянутыми улыбками и символическими, вскользь, поцелуями в щеку.

Анхелика же – почти как в вечер игры в «Бинго» – чувствовала себя здесь абсолютно как рыба в воде. Она прямо-таки расцветала в подобном окружении – в этом царстве элегантности, стати, красоты. У нее всегда находился верный комплимент или идеально подходящий анекдот. Народ роился вокруг нее, особенно мужчины – и Лоран нисколько этому не возражал. На самом деле его интерес явно тяготел к некоему молодому человеку, которого я тоже видела на той вечеринке на асьенде, и разговор между ними как будто продолжался с предыдущей встречи. Мне припомнилось то затянувшееся молчание в спальне, когда я пряталась под кроватью и совсем рядом со мной оказались две пары мужских туфель. Непроизвольно я поглядела на кожаные слиперы Лорана.

Когда же я подняла взгляд, то наткнулась на лицо, которое никак не ожидала здесь увидеть, – Мартина.

Он приветственно приподнял бокал, и я воздела свой в ответ. В помещении как будто сразу сделалось жарче. Мартин был из тех мужчин, что становятся привлекательнее тем сильнее, чем дольше их знаешь. Мне он казался самым броским и выдающимся участником сборища – не по причине его наружности, а по тому, как он держался. Он пересек гостиную с таким достоинством и самоуверенностью, что это не могло не привлечь к нему внимание.

Ожидая, когда он подойдет, я отпила из бокала.

Но не успел он ко мне приблизиться, как атмосфера в зале как-то неуловимо переменилась. Вокруг сделалось тише, смех приутих. В гостиной как будто повисло напряжение, источника которого я пока не могла распознать. Первой моей догадкой было – что прибыл дон Фернандо дель Рио. Однако здоровяка нигде не было видно.

Взоры почти всех собравшихся были стянуты к Анхелике, которая отчего-то побледнела и затихла, и к еще одной женщине, которой я доселе не встречала. Первое, что я заметила в этой особе, – это ее медового цвета глаза. Одета она была так же щегольски, как и моя сестра, – в серебристое шелковое платье, расшитое бисером и стразами, и в шляпку, украшенную двумя пышными перьями. Под глазами у нее пролегли темные круги, как будто она уже несколько недель недосыпала.

С самым серьезным видом эта женщина направилась к Анхелике и протянула ей руку для приветствия. Глядя в глаза этой странной особе, моя сестра приняла рукопожатие, хотя мне и показалось, что ладони их едва притронулись друг к другу. На самом деле это было даже не нормальное рукопожатие, а вежливое стискиванье пальцев сквозь перчатки.

Как же это отличалось от мужских рукопожатий, которые я получала под личиной Кристобаля! Они были уверенней и тверже и несли в себе подлинную открытость, которой я никогда не наблюдала даже в самых коротких отношениях с другими женщинами. Впрочем, сперва во взгляде мужчины неизменно ощущался вызов, своего рода оценивание соперника, которое как будто завершалось примирительным рукопожатием.

После натянутого приветствия Анхелики и неизвестной мне дамы разговоры в гостиной потихоньку возобновились. Мне вдруг пришли на ум слова Каталины в швейной мастерской. Она упоминала сестре некую ее подругу, вернувшуюся в Винсес. И у Анхелики, помнится, эта новость как будто бы не вызвала радости. Как же Каталина называла ту женщину? Возможно, это была как раз она.

Мартин поздоровался со мной бархатистым: «Добрый вечер». С тех пор как