Земля под ее ногами - Салман Рушди

— Представляем невидимых коз Пилу, — со вкусом импровизировала она. — Вы можете убедиться, что они не видны на этом снимке. В отличие от обыкновенных коз, которых, как видите, можно увидеть.

Мне, гордившемуся своим талантом становиться невидимкой, предстояло сфотографировать эти принадлежащие Пилу фантомы коз. Анита хотела получить его волшебные стада на пленке.

— Пилу защищен не только коррупцией, — уже серьезно сказала она. — Здесь срабатывает еще и безграничное индийское равнодушие. Чалта-хай: мир так устроен. Мы ожидаем от наших Пилу разных подвохов и отворачиваемся, пожимая плечами. Может быть, если у нас будут фотографии, служащие неопровержимым доказательством, что-то сдвинется с места.

Она раздобыла полный список всех зарегистрированных хозяйств Пилу по разведению коз.

— Как тебе это удалось? — изумился я.

Но она вовсе не собиралась раскрывать свой источник информации, даже мне.

— Правда всегда выйдет наружу, — ответила она. — В конце концов обязательно найдется какой-нибудь честный индиец, если хорошо поискать. Даже в Индии.

— Или же, — не столь идеалистично заметил я, — Пилу забыл кого-то купить.

— Или же, — подхватила Анита, — это просто в природе вещей, что тайное всегда становится явным, потому что единственный способ сохранить тайну — никому не говорить о ней, так что я не намерена отвечать на твой бестактный вопрос о моем источнике информации. А тайна Пилу была известна слишком многим. Удивляться надо тому, что это не выплыло раньше, много лет назад. Должно быть, Пилу чертовски хорошо платит.

— Или же, — немедленно откликнулся я — твой источник в своем роде патриот. Люди ведь всегда жалуются — да? — что Индия по-обезьяньи копирует Запад. А это наш собственный, национальный талант; несомненно, его оценят. По части мошенничества нам не у кого учиться. Мы сами кого угодно научим. Честное слово, я даже горжусь Пилу. Ненавижу этого ублюдка, но он провернул красивую аферу.

— Да уж, — сказала Анита. — Вот и постараемся оказать ему соответствующие почести. Падмашри или даже Бхарат Ратна[123]. Нет, этого недостаточно. Как насчет пары парадных портретов в фас и в профиль плюс костюм в полосочку и табличка с именем и личным номером, если получится?

Эта идея мне нравилась.

— Главное — добудь фотографии, Рай, о'кей? — сказала она и вышла.

Она не рассказала мне о том, другом фотографе, посланном ею до меня и не вернувшемся обратно, — не потому что не хотела меня пугать, а потому что знала: я обижусь, узнав, что был вторым. Кроме того, она хотела поехать со мной и всё спланировала заранее. Мы должны были долететь до Аурангабада, изображая молодоженов, проводящих медовый месяц подальше от фотокамер. Для пущей убедительности и по ряду других соображений мы должны были остановиться в отеле «Рамбагх Палас» и всю ночь заниматься любовью. Чтобы все поверили, что у нас медовый месяц, — ведь мы вторгались на территорию Пилу, где каждый швейцар, каждый чапрасси[124]мог оказаться его осведомителем, — мы должны были отправиться в Аджанту и постоять в темных пещерах, где экскурсовод включает и выключает свет и перед вашим взором появляются и исчезают шедевры буддийской живописи — бодхисаттвы, розовые слоны, полуобнаженные женские фигуры в форме песочных часов с правильными полушариями грудей. Тело Аниты ничуть не уступало изображенным на фресках, и перспектива была заманчива, но я уехал из Бомбея, ничего не сказав ей, и двинулся прямиком в суровое сердце Индии, намереваясь сделать то, за что высмеял Вину, то, что городские жители в этой стране делают крайне редко. Я отправился в сельскую Индию, но не затем, чтобы узнать все про ритмический метод и прерванный акт, а чтобы добраться до моего друга Пилу.

Мне надо было уехать после той невероятной единственной ночи с Виной. Конечно я ничего не поджигала. Ты что, думаешь, я сожгла твой дом? И твоя мать тоже так думала? Ну спасибо. Украсть я могла, но я же не сумасшедшая. Она думала встретиться с моей матерью, чтобы предложить ей возмещение убытков. Новые драгоценности взамен старых. Но для этого было уже слишком поздно. Невозможно было заделать появившиеся в нашем мире трещины; что разбилось вдребезги, нельзя снова собрать. Мертвая мать; отец, медленно вращающийся вместе с лопастями вентилятора, распространяющий невыносимый запах. Невиданный плод. Я пытался представить себе, как отнеслась бы Амир Мерчант к возвращению Вины. Думаю, она просто обняла бы ее и вновь открыла бы для нее свое сердце.

Мне тяжело было вернуться к тем дням — Амир, В. В., пожар, утраченная любовь, упущенные возможности. Представшая передо мною пустынная местность, ее суровые очертания, ее ожесточенность — вот что мне нужно было сейчас. Двигаясь по ее бескрайним пыльным просторам, совершенно к тебе безразличным, восстанавливаешь свое чувство пропорции; вновь становишься собою. Я вел свой джип — нагруженный консервами и концентратами, канистрами с бензином и водой, запасными шинами, моими любимыми походными ботинками (с тайничками в каблуках), даже небольшой палаткой — на восток, к дальней границе штата Махараштра. Я находился в империи Пилу и теперь искал ее черный ход.

Я всегда был из тех, кто является с черного хода.

Путешествие к центру земли. Воздух становился горячее с каждой милей, ветер все яростнее обжигал лицо. Здешняя мошкара показалась мне более крупной и ненасытной по сравнению со своими городскими родичами, а обедала она, разумеется, мной. Дорога все время была запружена: велосипеды, запряженные лошадьми повозки, стреляющие глушители, гудки автобусов и грузовиков. Люди, люди. Гипсовые святые на обочине. На заре мужчины, встав кругом, мочатся на древний памятник — надгробие какого-то умершего правителя. Бегают собаки, медленно бредет скот, лопнувшие покрышки венчают груды обломков, ожидающих тебя повсюду, подобно будущему. Группы юнцов с оранжевыми повязками на головах и с флагами. Политические лозунги на стенах. Чайные. Обезьяны, верблюды, дрессированные медведи на поводке. Человек, который при вас гладит вам брюки. Желтый как охра дым из фабричных труб. Аварии. Кровать на крыше — две рупии. Проститутки. Вездесущие боги. Мальчишки в рубахах из вискозы. Повсюду вокруг меня жизнь кипела, бурлила. Тараканы, вьючные животные, тощие попугаи дрались за пищу, кров, право увидеть завтрашний день. Молодые люди с волосами, смазанными маслом, выступали самодовольно, словно тощие гладиаторы, а старики ревниво наблюдали за своими детьми, ожидая, что их бросят, отпихнут в сторону, столкнут в какую-нибудь канаву. Это была жизнь в чистом виде, жизнь, единственной целью которой было выживание. В той вселенной, какую представляла собой дорога, инстинкт самосохранения был единственным законом, напористость — единственным правилом игры, в которую приходится играть, пока не упадешь замертво. Попав сюда, я понял, что делает Пилу Дудхвалу столь популярным. Это была сверхнапористость, избавлявшая его подданных от ежедневной борьбы, до срока сводившей их в могилу. Он был волшебником, пророком. Будет нелегко сбросить его с пьедестала.