Твердыня тысячи копий - Энтони Ричес

Он холодно улыбнулся Кальгу, однако варвар не дал так просто сбить с себя спесь. На его лице не дрогнул ни единый мускул, пока он выслушивал откровенничающего трибуна. Зато когда сельгов заговорил, в его глазах зажегся злорадный огонек.

– А-а, так вот, значит, кто ты такой! Я ведь не поленился, прочел захваченный личный архив твоего легата, откуда с превеликим интересом узнал, что у него, оказывается, был сын, чье имя тщательно скрывалось. Рад сообщить, кстати, что за его головой я старательно приглядываю, бережно храню ее в горшке с…

Марк подобрался для прыжка, но Лициний вскинул ладонь.

– Хватит! Я пришел говорить с Друстом, а не с тем, кто превратился в ничтожество. Не забывай, сморчок, что твоя дружина развеяна на четырех ветрах, а твои часы на земле сочтены. Так что придержи змеиный язык. Сейчас могут говорить лишь те, у кого еще осталось, что поставить на кон. А захочешь высказаться, обратись вон к центуриону, когда он завтрашним утром приставит меч к твоей глотке.

Лициний перевел взгляд на Друста, окончательно оставив без внимания нахохлившегося Кальга.

– Воевода Друст! Еще не поздно предотвратить очередное кровопролитие. Я с удовольствием верну тебе золотой ошейник, если ты уйдешь на север, на свои родовые земли.

Друст медленно покачал головой, не пряча взгляда. Задумчиво выпятив нижнюю губу, он промолвил:

– Обидно отмахать такие концы и при этом не заполучить новую порцию латинянских голов.

Командир-кавалерист выразительно повел плечом.

– Вольному воля. Ты не хуже меня знаешь, как именно пройдет завтрашняя битва. Ты бросишь свою дружину на наши порядки и очутишься перед земляным валом, а пока твои люди через него перелезают, мои солдаты будут колоть их пиками. Дело затянется, и все может обернуться многочасовой кровавой баней. Полягут тысячи. Должен предупредить, что у нас вполне хватит сил держать оборону, пока вы разбиваете об нее свои лбы.

Друст пожал плечами.

– Ничего страшного. Я все равно заберу свою, как ты выразился, «безделушку» – а заодно и твою башку. Она будет напоминать мне о славной победе. А когда мы с вами покончим, развернемся на Динпаладир и порадуем людей Кальга снятием осады.

Трибун Лициний хмыкнул и швырнул золотую гривну под ноги своей лошади.

– В таком случае забирай ее прямо сейчас. Моим людям будет проще за тобой охотиться, когда вы приметесь улепетывать. Ну а коль скоро награда удвоится, если любого из вас двоих удастся взять живьем, они тем более будут рады… Что ж, коллеги, думаю, мы достаточно потратили здесь время.

Он отвернулся от варваров, подарив напоследок пристальный взгляд Друсту, чье внимание было приковано к валяющемуся на траве обручу. Впрочем, что-то вспомнив, Лициний вновь обратился к противной стороне:

– Наверное, будет правильней несколько охладить ваши ожидания по поводу вотадинской столицы. Если по какому-то выверту судьбы вам удастся преодолеть нашу оборону завтрашним утром, под Динпаладиром вас может ожидать сюрприз. Как знать, а вдруг крепость возьмет да откажется раскрывать вам ворота…

Кальг на миг настороженно прищурился, но потом снисходительно помотал головой.

– Нет, трибун, меня на кривой козе не объедешь. Ты со своими когортами еще на горизонте маячил, когда мой Гервий запечатал крепость так, что и мышь не проскочит. Он свое дело знает туго. Тайных ходов в Динпаладир нет и быть не может, опять же дозорные по всем дорогам…

Его голос становился все тише и тише по мере того, как Лициний расплывался в улыбке.

– Как же, как же! Дозорные! Да, были такие, мы их всех выловили. И насчет тайных ходов я с тобой согласен. Да только тьма ночная скрывает все грехи, Кальг, и ты наверняка первым готов это подтвердить. Вот почему ватага из пары сотен варваров очутилась под воротами Динпаладира еще до рассвета, вот почему их возглавлял некий чрезвычайно убедительный сельгов-воевода, чье лицо знакомо всякому ратнику в крепости, и вот, наконец, почему этот предводитель сумел убедить караульщиков отодвинуть засовы… В конце концов, и не такие твердыни падали перед военной хитростью, как нам обоим прекрасно известно. А, Кальг?

Тот ощетинился.

– Нет в моем племени таких предателей! Нет и быть не может!

Лициний пожал плечами, повернулся к своей лошади и, садясь в седло, бросил за спину:

– Что ж, Кальг, люди твои, тебе виднее. Тем более вы с Харном сродники. Ну конечно, он не пошел бы на такое черное дело, даже когда его сыновьям приставили копейные жала к горлу. И вправду, получается, Динпаладир до сих пор в ваших руках…

Римляне поскакали прочь, оставив варваров задумчиво смотреть им вслед. Скавр на ходу подался вбок, чтобы буркнуть на ухо коллеге:

– Ты их предупредил, что крепость наша. Выдал утреннюю диспозицию, сказав по сути, что мы будем сражаться по традиционным правилам. И заодно вернул краснорожему козлолюбу его золотой ошейник. Я ничего не перепутал?

Лициний повернул голову, но вместо Скавра улыбнулся ошарашенному Марку. Впрочем, улыбка его была язвительной донельзя.

– Во-первых, многоуважаемый коллега, я хотел, чтобы они… Нет, не так. Я хотел, чтобы Кальг всю ночь промаялся в сомнениях и подозрениях, что его же родич предал их дело. Во-вторых, он и без меня знал, каким образом мы встретим их дружину. Мы все равно это делаем согласно уставу: ровными шеренгами, ощетинившись копьями и мечами из-за выставленных щитов. То есть как раз в таком боевом порядке, который мне нравится. И наконец, по поводу золотой гривны «краснорожего козлолюба»: ты, пожалуйста, поверь мне на слово, что я сделал этот жест неспроста. Хочу, чтобы мои охотники за головами имели в виду сей отличительный знак, когда будут гонять пожирателей конины по всем холмам. Конечно, лучше всего было бы отправить Кальга в Рим целым и нетронутым куском, хотя лично меня устроит и его голова. Причем награду за нее получит лишь тот, кто принесет заодно и ошейник. В конце концов, я отдал его как бы взаймы…

Ближе к ночи, когда тунгры готовились к отбою, в расположении Девятой центурии вдруг появился трибун Лициний, причем с задумчивым выражением на физиономии. Узнав, где находится Марк, он оставил телохранителя на почтительном расстоянии, а сам подошел к центуриону, лежащему на расстеленном плаще из грубой шерсти. Трибун молча встал над ним, держа свой шлем обеими руками, но когда молодой сотник захотел встать, чтобы приветствовать старшего по званию, тот остановил его мрачноватой, едва заметной в сумерках улыбкой.

– Похоже, мне надо перед тобой извиниться. Давно собирался это сделать, да все подходящую минуту не мог найти. Кстати, это для меня впервые: просить прощение за нечто невысказанное. Обычно все ровно наоборот, никак не получается держать рот на замке… Ничего, если я присяду?

Молодой человек знаком пригласил его занять место рядом с собой, и Лициний с блаженным вздохом опустился на траву.

– Ну вот, этот висельник Кальг проболтался, и мне не остается ничего иного, кроме как подтвердить истину, вылетевшую из его поганого рта. Да, твоим настоящим отцом был легат Солемн. Твоя мать понесла от него, когда он служил в Гиспании. Что же касается твоего приемного отца, его соратника, то он был уже женат. Твоя мать согласилась, чтобы он воспитывал тебя как родного сына, вместо того чтобы отдавать на присмотр в какую-нибудь деревенскую семью. Или чего похуже. К тому же он был сенатор… Его дом – не самое плохое место для ребенка, согласись?